Антинаучная физика: загадки пространства, времени и сознания

Именно в моменты высочайших эмоциональных пиков, всплесков, когда сильна мотивация, некоторые люди делаются способными на удивительные вещи, с которыми мы и познакомимся в этой части книги – могут предсказать, изувечить, убить. То есть должна быть или сильная эмоция или невесть откуда взявшаяся «дикая уверенность, что так и есть, что так и будет». Не зря, наверное, один известный персонаж говорил: поимев веру с горчичное зерно, человек сможет двигать горы.

Опять же, не всякий человек. А человек весьма физически крепкий. Такой, например, как Нурбей Гулиа, который всю жизнь занимался атлетизмом и имел жим ногами в 450 кг. Такой, как тот же Юрий Горный, который может разорвать колоду карт. Или такой, как Игорь Иванов – невероятный атлет и богатырь, рассказ о котором будет дальше. Дело в том, что тело человека является батарейкой для его мозга и психических способностей. И имея мощную батарею проще реализовать то, что в тебе заложено. В здоровом теле – здоровенный дух, елы-палы! Вот мне бы сбросить килограммов двадцать, и дух подкачать…

Глава 1. Поднятая целина

Все сказанное выше сейчас будет прекрасно видно на примере Нурбея Владимировича Гулиа. Он у нас блистал в предыдущей части книги, и начнет эту, а потом мы перейдем к другим персонажам и историям. И потому я снова даю слово профессору механики. Пусть рассказывает как бы от своего лица. Рассказ получится немного длинным, чтобы читатель мог увидеть накапливающийся в «батарейке» огромный эмоциональный заряд. И как потом батарейка «разряжается» через безысходность и отчаяние.

https://mir-knig.com/read_155960–11

«Мне говорили, что я был странным ребенком. Во-первых, постоянно мяукал по-кошачьи и лаял по-собачьи. Дружил с дворовыми кошками и собаками и разговаривал с ними. Метил, между прочим, свою территорию так же, как это делали собаки, и животные мои метки уважали. Понюхают и отходят к себе. Да и я их территорию не нарушал.

Мама и бабушка решили этому положить конец и запретили мне спускаться во двор. Были попытки отдать меня в элитный детский сад, где изучали немецкий язык. Но я тут же стал метить территорию, и нас попросили убраться, да побыстрее. Дома мне было строжайше запрещено мочиться под деревьями, на стены, так как это «очень стыдно и неприлично». Справлять свои нужды можно было только там, где тебя никто не видит, то есть в туалете, закрыв дверь. Лаять, мяукать и выражаться нецензурными словами (что я уже начал делать) – нельзя ни под каким видом нигде. Внушения эти сопровождались поркой, и я торжественно обещал не делать всего вышеперечисленного.

Это обещание сыграло самую печальную и жуткую роль в моей жизни, так как я из-за собственной моей педантичности действительно придерживался всего обещанного, а оказалось, что это чревато очень печальными последствиями…

До школы оставался еще год, меня надо было куда-то девать. И решили с осени отправить меня в детский сад в старшую группу. Как назло, все русские группы были заняты, и меня определили в грузинскую. Но я ни одного слова по-грузински не знал! «Ерунда! – Решила мама. – Научишься! Знаешь русский, будешь знать и грузинский!»

И тут я на себе узнал, что такое «детская ксенофобия», да еще кавказская! Сперва дети стали присматриваться ко мне: ни слова ни с кем не говорит – немой, что ли? Сидит или стоит на месте, ни с кем не играет. В туалет не ходит – отдельных кабинок там, естественно, не было, а я ведь слово дал.

Попробовали толкнуть меня – адекватного ответа не было, ведь драться мне было запрещено. К концу дня штаны мои на причинном месте потемнели – я не мог целый день терпеть малую нужду, а в туалет – путь заказан. Я стал избегать жидких блюд – супа, чая, молока, чтобы как-то снизить тягу в туалет. Вот так и сидел на скамейке целый день или стоял у решетчатого забора, за которым находилась территория русской группы. Слышать милые сердцу русские слова, видеть своих родных светловолосых и светлоглазых людей – единственное, что мне оставалось в этом проклятом детском саду.

Постепенно злоба детей к чужаку все нарастала. Мне стали подбрасывать в кашу тараканов, дождевых червей. Выливали суп, а иногда и писали на мой табурет за столом. Потом уже стали откровенно бить пощечинами, плевали в лицо, не стесняясь. Я видел глаза детей, совершающих это, и до сих пор боюсь темных глаз, темных волос и лиц… Разбить бы в кровь такому обидчику рыло, но нельзя, табу – слово дал! Я весь день следил, когда туалет окажется без посетителей, чтобы забежать туда и помочиться. Но это случалось так редко!

Дети заметили эту мою странность и решили, что я – девочка, раз не могу зайти в туалет вместе с ними.