Антиох Кантемир. Его жизнь и литературная деятельность

В этот решительный момент Кантемир, несмотря на бурю, разыгравшуюся вокруг него, несмотря на тревожное и грозное время, так тяжело отразившееся на нем, мечтает о тихой и безопасной жизни, мечтает о ней в дни Меншикова, Долгоруких, Голицына и приближавшегося уже Бирона! И что служит ему гарантией этой «тихой и безопасной жизни»? Он верит, что чувство благодарности обеспечит «благорассудное правление, правосудие и облегчение податей»; он верит, что нет более совершенной формы государственного устройства, как придуманная великим нашим преобразователем. Основной смысл челобитной заключается в том, чтобы возвратиться к порядкам, установленным Петром I, к правительствующему сенату, к выборным губернаторам и президентам, к тому государственному строю, который начертан был для России величайшим ученым и философом своего времени Лейбницем. Интересен еще и следующий факт. Результаты челобитной вскоре выяснились: настала бироновщина, правительственная власть оказалась в руках внука курляндского конюха, правосудие было попрано, вместо облегчения податей наступило время выколачивания их силой, и тем не менее как Татищев, так и Кантемир остались верными выраженному, первым – в проекте, а вторым – в челобитной, принципу. И Татищеву, и Кантемиру пришлось немало лично пострадать от бироновщины, в особенности первому. Как люди умные, образованные и наблюдательные, они не могли не видеть вреда, вызванного их политическими тенденциями, но они остались верны себе до конца жизни. Чем это объяснить? Как мы уже указывали, примеры другой политической организации еще не существовали; затем, они все надеялись, что народится новый Петр, т. е. что государственная власть окажется опять в руках людей даровитых. Такие надежды лелеяли не только Татищев и Кантемир, но и все просвещенное русское общество, возлагая их и на Анну Иоанновну, и на Елизавету Петровну, пока они отчасти не оправдались на Екатерине II. Кроме того, ни Прокопович, ни Татищев, ни Кантемир не видели еще в русском обществе тех личностей, которые могли бы принять на себя нормальное управление страной, будучи всецело преданными общественному и государственному благу. Они чувствовали полное свое одиночество в этом отношении и сознавали, что существует только одна сила, которая могла бы способствовать появлению таких лиц, что эта сила создана историей и заключается в государственной власти. Они сознавали, что разумнее всего сделать эту власть достоянием не того или другого общественного класса, преследующего более или менее своекорыстные цели, вроде духовенства, политическое влияние которого было подорвано отменою патриаршества, или «шляхетства», которое, как показывал пример других стран, в особенности Польши, доводит государство до разложения, а лиц, исключительно заинтересованных в общем благополучии как основе собственного влияния. Наконец, их уму в отдаленном будущем рисовалась уже картина уравнения «пахаря и вельможи» перед законом, и они смутно сознавали, что эта коренная реформа не может быть совершена мирно или будет отсрочена навеки, если все государственное имущество сосредоточится в руках «шляхетства» и над ним не будет существовать высшей силы, олицетворяющей собою все то, что живет для общей пользы.

Как бы то ни было, мы видим, что в этот важный момент, впервые, быть может, в России, светское образование, люди литературы и науки выступают в некотором роде вершителями судеб царства и царей. Петр Великий как представитель монархического принципа не имел в гробу причин раскаиваться, что он всю силу своей власти основал на просвещении. Кто отстоял в смутное время Петра II, в эпоху разнуздавшихся шляхетских страстей, достоинство и прерогативу государственной власти? Кто были эти люди, вышедшие из ничего и постоявшие за нее? Гвардейский подпоручик полуиноземного происхождения, горный чиновник, только благодаря знаниям достигший поста губернатора. И вот в момент, когда государственная власть поколеблена, когда государственные дела приходят в полное расстройство, эти люди вдруг выступают и упрочивают ее. Не их вина, если руки, которым она была доверена, не сумели на первых порах ею воспользоваться на благо отечества, если наступило не продолжение царствования Петра, а бироновщина, если новый временщик оттеснил от государственного влияния тех, кому он косвенно был обязан своим незаслуженным возвышением. Против Татищева, как известно, был возбужден позоривший его процесс, а Кантемира поспешили почетным образом удалить за границу, разлучив его навсегда с отечеством. Но, вспоминая эту страницу русской истории, мы должны признать, что не просвещение, а «шляхетство» восстало против государственной власти, как просвещение и в позднейшее время не восставало против нее, а оказывало ей всевозможное содействие всякий раз, когда успехи цивилизации были основной ее целью.

Глава IV