Из реляций нашего посла видно, что, несмотря на молодость и дипломатическую неопытность, несмотря также на свой честный и прямодушный характер, он почти с самого начала своей дипломатической карьеры ясно понял, что с тех пор, как благодаря военным успехам Петра Великого «мы вдруг стали уже народ новый, не меньше стройный других, не меньше обильный, завидим врагу и в нем злобу унять сильный», – с тех пор, как русское оружие нанесло столь чувствительные удары ближайшим нашим соседям, Швеции и Турции, а Польша, очевидно, уже клонилась к упадку, Россия становилась державою равносильной другим великим державам и потому естественно вступала с ними в соперничество как относительно своего влияния в Европе, так и способности ограждать здесь свои интересы. Понимал Кантемир и то, что это соперничество, этот быстрый рост могущества России заставит другие державы, которым принадлежало первенство в Европе, относиться недружелюбно к нашему отечеству и строить против него всевозможные козни. Он не доверял ни Англии, ни Франции, и события вполне оправдали это чувство недоверия. И министры Георга II, и знаменитый кардинал Флёри рассыпались в уверениях в дружбе перед Россией и в то же время отказывались признать за русскими царицами императорский титул и постоянно натравливали Польшу, Швецию и Турцию на Россию, достигая нередко успеха и силясь после войны отнять у нее возможность заключить выгодный мир. Избрание Станислава Лещинского польским королем, невыгодный Белградский мир после взятия Хотина и другие факты этого рода служили ясным доказательством проницательности Кантемира как дипломата. Таким образом, Кантемир, быть может, первый дал ясное выражение тому несомненному в настоящее время историческому закону, что Россия как одна из наиболее могущественных держав в Европе будет всегда иметь своими противниками те государства, которые претендуют на наиболее влиятельное положение, будь это Австрия, Франция, Англия или, как теперь, новая Германская империя.
Мы не можем входить здесь в подробное изложение дипломатической деятельности Кантемира и подтвердить выписками из его реляций, как верно он оценивал тогдашнее внешнее положение России. Но такая проницательность, во всяком случае, свидетельствует о блестящих дарованиях Кантемира, тем более что, как мы видели, масса мелочных хлопот и забот поминутно отрывали его от исполнения прямых обязанностей. При таких обстоятельствах можно удивляться, что он находил еще время для весьма широкой литературной деятельности. Правда, его творчество оскудевает, но не оскудевает его желание служить отечеству на литературном поприще, содействовать, по мере сил и способностей, его просвещению. За исключением первых трех лет пребывания за границей, не проходит почти ни одного года, чтобы он не обогатил русскую литературу новыми оригинальными или переводными произведениями. В Лондоне он пишет стихи «Противу безбожных», «О надежде на Бога», «На злобного человека», «В похвалу наук», в которых он прославляет разум, «к понятию отверстый», клеймит «суеверство злое», возвеличивает науку с ее «речью тихою, но честным ушам внятною, не знающую ни гневу, ни страху причину, ищущую и любящую истину едину». В то же время он знакомит русскую читающую публику с классическими произведениями древности, переводит Анакреонта, приступает к переработке своих сатир, придает им совершенно новый вид и отчасти заменяет устарелый силлабический стих тоническим, более соответствующим духу русского языка. В это же время он пишет свою шестую сатиру «О истинном блаженстве», в которой формулирует идеал счастливого человека, указывает на тщету богатства и власти, прославляет человека доброго и пробуждающего в других добрые чувства. Чем-то успокоительным, светлым и чистым веет от этой сатиры, написанной первым русским писателем в такое жестокое время, каким было начало восемнадцатого столетия, когда люди губили друг друга, не останавливаясь ни перед чем, чтобы обогатиться или завладеть властью, от этой неожиданной в русском обществе проповеди, что
Добрым быть собою мзда есть уже не мала.
Одновременно с этою сатирой он пишет еще и басни, стараясь ими убедить читателя в той же истине.