Антиохийский священник

Оно оказалось в изголовье широкой постели. Бесцеремонно откатив в сторону одного из спящих сыновей (тот на миг проснулся, взглянул тревожно отцу в лицо - но, успокоенный кратким приказом - "Спи" - откинулся обратно на кровать) Раймон извлек - завернутое в белое полотно (нет, шелк) - и так, не разворачивая ткани, обеими руками протянул вперед, навстречу протянутым ладоням Пейре.

... И растаяла комната, подергиваясь свечной дымкой. Остался Пейре на голой скале посреди мира, с тем, что было у него в руках.

Он раскрывал покровы ткани бережно, словно не смея обнажить потрясающую тайну смерти; но все же осмелился, и когда пальцы священника, ладонь, только что сотворившая крестное знамение, коснулась старого металла - старого, как кости земли, ведь металл и есть загустевшая земная кровь, - он едва не задохнулся.

Слабой пульсацией Святой Крови копье отозвалось человеческой руке; оно знало, чью кровь пило когда-то, оно кровоточило ею до сих пор, оно само было - рана, потому что Сын человеческий идет, как предписано Ему, но горе тому, кто предает Его на смерть... И копью этому было горе, горе уже тысячу лет, оттого что в вечности своей все касалось оно еще теплого сердца Побратима, и сейчас, быв одновременно здесь - и там, под грозовым небом, на лысой голове Голгофы, оно острой болью отозвалось в смертные руки - не то руки Лонгина, не то - аримафейского фарисея-плакальщика, принимающего тяжесть мертвой надежды, мертвого Возлюбленного в свои объятья...

- Да, - прошептал Пейре слипшимися губами, не слыша собственного голоса - так оглушительны были раскаты грома над Голгофой, и с тихим треском распался надвое, прорвавшись пополам, занавес во Храме. - Да, это то самое Копье.

Он свалился на пол тихо и быстро, так что Раймон даже не успел подхватить его; однако в себя пришел очень просто, стоило только брызнуть в лицо водой.

Брызги - брызги дождя - это Гроза

- Простите, мессен, - выговорил он, поднимаясь безо всякой помощи и подавая обернутое в белое железо. - Вот... оно. Благодарю вас.

- Вы больны? Или это...

И по сей день все та же Гроза. Как я мог не знать, что оно так есть всегда... Для Господа нет времени, Он и сейчас там висит... И Гроза...

- Я не болен, - спокойно произнес Пейре, прикрывая глаза, чтобы не видеть бешеного верчения спятившей комнаты. - Должно быть, дело в том, что я сегодня еще ничего не ел.

6. Об осаде крепости Архас, и о том, как все были удоволены.

Под стенами города Архаса, блаженной весной (уже переходящей в убийственное лето), лето Господне 1099, в шатре графа Раймона Тулузского ругались христианские вожди.

К превеликой удаче, не было среди них мессира Боэмона: не удосужил граф Антиохийский новую изнуряющую осаду своим присутствием, только до Лалиша проводил соратников дальше на восток - и скорее обратно, а то как бы кто не позарился на цветущий по весне склон Джебел Акры, новое его владение... Ведь уже заблагоухали сады в верхних кварталах на зеленом склоне, и звонили, вспомнив Варнаву и Савла, многочисленные колокола; зачем гроб Господень тому, у кого уже есть Антиохия!

И непросто же она досталась мессиру Боэмону, прекрасная возлюбленная, недоступная королева! После победы над Кербогой на нее претендовал еще один кавалер, старый тулузский волк Раймон, крепко засевший в цитадели; долго пришлось бы спорить с наглым окситанцем, отнимающим у Одиссея хитрым разумом нажитые богатства; но только вскоре всем не до того стало - когда умер епископ Адемар. Епископ Адемар, сердце похода. И главная поддержка граф-Раймона: волк из Тулузы и ворон из Пюи, можно ли ждать, чтобы они не стали заодно! Но словно бы неверие в Святое Копье, встав меж ними черной тенью, навек отгородило их друг от друга - тенью смертной.