Антиподы

— Садись, Алексей Алексеевич! — полудружескнм, полуофициальным тоном произнес Корж, но не улыбнулся. — Слушай и запоминай! Кочеткова надо окончательно накрыть… Трудно сказать сейчас точно, как это будет, но через него, может быть, мы доберемся и до Спирина. Я больше не могу видеть честные глаза этого зарвавшегося щенка!

«Щенком» Станислав Иванович называл молодого водителя Валентина Спирина.

— Щенка надо срочно наколоть! — настойчиво повторил Корж и поморщился. — Он уже, кажется, догадывается о роли Протопопа… — На этих словах Станислав Иванович остановился, мечтательно прищурившись, вдруг прочел звучные и странноватые на слух стихи. — «О прославленном скажут: „Спесивая знать!“, о смиренном святом: „Притворяется, знать…“. Хорошо бы прожить никому не известным, хорошо самому никого бы не знать…» Это Омар Хайям! Сам Омар Хайям… Помни, Алекс, Протопоп не из тех, кто умирает в одиночку!

Старший механик Никольский — человек малообразованный — терпеливо молчал. Он давно привык к странностям шефа: к стихам, любви к замысловатым и торжественным фразам, к переменам голоса, походки, манере сидеть и стоять. Старший механик Никольский был именно тем человеком, который дал начальнику автобазы кличку Артист, о ней знали немногие — самые избранные.

— Резюмирую! — с щедрой улыбкой проговорил Корж. — За тобой — щенок, за мадам Клавой — по-прежнему ОБХСС. А вечером надо вспрыснуть капитана Кочеткова… Итак, до встречи у Риты!

Когда старший механик ушел и его шаги окончательно затихли в конце коридора, Станислав Иванович сладко потянулся, вынув из стола коробку палехской работы, открыл крышечку — в коробке лежали лекарства, и, боже, чего здесь не было: седуксен и тизерцин, ноксирон и тройчатка, тазепам и анальгин, элениум. У начальника автобазы часто наступала депрессия, бессонница, его мучили невралгические боли в шее, и частенько побаливала голова. Перебрав тонкими и длинными пальцами лекарства, Станислав Иванович бросил в рот таблетку элениума (успокаивающее!), запил минеральной водой «Ессентуки-17» и только тогда трижды длинно надавил на спрятанную под столом вторую кнопку звонка. Минут через десять дверь кабинета бесшумно открылась, и в комнату вошел человек в замасленной спецовке — высокий, тонкий, остроглазый. Это был слесарь, электрик, карбюраторщик, моторщик, жестянщик, токарь-лекальщик, строгальщик и фрезеровщик Петр Васильевич Куницын, прозванный начальником автобазы Кулибиным, так как он был не только универсальным мастером-автомобилистом, но и самородком-изобретателем. Что же касается автомобилей, то не существовало на свете такой рухляди, из которой Петр Куницын не сделал бы бесшумный сверкающий лаком мощный автомобиль.

— Товарищу Кулибину пламенный привет! — шутливо поздоровался с Куницыным начальник автобазы, но механик-универсал ответно не улыбнулся, а, наоборот, кисло поморщился и небрежно бухнулся в грязной спецовке в нежное кресло, предназначенное, видимо, для особых посетителей. Устроившись в кресле, Куницын вытянул ноги в сапогах, измазанных солидолом, и лениво спросил:

— Чего надо?

— Ничего! — спокойно ответил Корж. — Что будешь пить?

— Все! — усмехнулся слесарь. — Все сподряд!

Универсальный мастер был тихим алкоголиком, пил с утра и до вечера, никогда не напивался до такой степени, чтобы это бросалось в глаза, но трезвым на работе не бывал. Однако он врал, рисовался, когда говорил, что пьет все, так как был изощренным в выборе напитков. Он, например, не брал в рот молдавский коньяк, презирал обычную водку и за много лет не взял в рот ни капли крепленого вина — пил только сухое, настоящее.

— Армянский, три звездочки? — спросил Станислав Иванович и поднялся. — Пойдет?

— Пойдет, пойдет!

Станислав Иванович подошел к стене, щелкнул ключом вделанного в нее сейфа, и за отворившейся дверцей обнаружился бар с доброй дюжиной ярких и красивых бутылок.

— Наливай сам! — сказал Станислав Иванович, протягивая Куницыну бутылку коньяка и хрустальный фужер. — Вот лимон…

Минут через пять, когда прозрачные глаза Куницына повлажнели, Станислав Иванович закрыл сейф, вернувшись на место, тихо спросил:

— Когда кончишь девятнадцать сорок третью?

— Дня через четыре…

— Надо послезавтра! — тем же голосом сказал Корж и вынул из кармана небрежно смятую бумажку. — Держи!

У Станислава Ивановича Коржа была слабость к сторублевым ассигнациям, которые он любил носить в левом внутреннем кармане пиджака, причем непременно комкал деньги — такой уж у него был странный характер.

— Не спи две ночи, а сделай к сроку! — попросил Корж. — Чего же молчишь, голубчик?

Заглянув в лицо Куницына, начальник автобазы добродушно усмехнулся и вынул из кармана еще одну сторублевую бумажку:

— Держи, но тогда гони машину в черном цвете…

— Будет черный цвет! — лениво ответил Куницын и неторопливо пошел к сейфу в стене, оставляя на бобриковом ковре пыльные следы. Он снисходительно открыл дверцу, вынув початую бутылку коньяка, достал из заднего кармана спецовки плоскую фляжку и перелил в нее остатки; затем Куницын резким, трескучим голосом потребовал:

— Ключи от кабинета!