5. Но в той сфабрикованной им речи он говорит, что и созванный после бегства Варлаама по его поводу собор признал его защитником благочестия, и утверждает, будто он все то, что ему любезно, постановил и голосованием утвердил. И, простирая долгую речь к тем из архиереев, кто тогда присутствовал, он говорит будто бы в подтверждение истины написанного им: «разве это не так, о торжественнейшие, и я что–то прибавляю?» Так, не краснея, он злоупотребляет ложью. Спустя же немного времени в письме к одному Фессалоникийцу из числа знающих о его осуждении на том суде он называет этот Собор «сатанинским и ничуть не уступающим иудейскому синедриону [созванному] против Христа». Но и вышедший на двух этих Соборах Томос он там явным образом называет точным по благочестию, а во всех остальных своих сочинениях — и даже в тех, что написаны после той речи — пытается показать его исполненным всяческого нечестия. Что нам говорить о себе самих, против которых он очевидным образом так неистовствует, [о том] как он {стр. 270} собственноручными писаниями засвидетельствовал согласие с нами, поскольку тщательно испытав, как он сам там пишет, узнал, что мы во всем, что пишем и что говорим, в точности согласны со святыми? Поистине, слов его, непоследовательных и противоположных [друг другу], о божественном свете и божественной благодати, целая наша книга, посланная к мудрому Кизическому предстоятелю, едва охватила большую часть. А множество божественностей, которые он вводит якобы в защиту единой [божественности], и неравенство, и неподобие, и совершенное противостояние этих им вносимых божественностей по отношению друг к другу, кто сможет высказать в немногих словах? Но можно и это обозреть из прежних обличений.
О том, что из того, что он пишет о [явившемся] в преображении Господа свете, видно, что он считает его неким непостоянным явлением, тварным и чувственным, и измышляет, что у Христа три природы и две божественности: высшая и во всех смыслах уступающая.
6. Чего еще я, как вижу, не упомянул на протяжении слов к нему — это что сей поборник, как сам он говорит, единой божественности, и к двум благочестиво нами почитаемым во Христе природам нечестиво прибавляет третью, мысля не одну в двух природах божественность Господа, но две божественности одного Христа в трех природах. И самое парадоксальное, что он говорит, будто не тотчас же в зачатии Девой и от Нее бессеменном рождении таковым явился Христос, но позже, от Фаворской горы, — не знаю уж как, ибо гора — не свет, — принял мнящуюся ему третью световидную природу и вторую божественность. А что превосходит еще и это злочестивое новоглаголание (καινοφωνίαν), это [то, что] он говорит: «Если только кто–нибудь не полагает, что у Христа две божественности: одна — во всех смыслах низшая, а другая — высшая; одна безначальная, а другая — от явления на горе получившая начало и с того времени неотделимо сосуществующая с человеческим [естеством] Христа, то он говорит о двух божественностях — высшей и низшей» [1227]
.{стр. 271}
7. Ибо, предложив приведенные нами и высоким наименованием свидетельствующие о нетварности света в противовес сказанному Варлаамом, который первым взялся божественнейший свет беззаконно низводить до уровня твари, [слова песнопений], что
и: