58. К тому же, поскольку дело божественной природы — рождение,
а дело божественного хотения — творение, то природа отлична от воли. Что же, не нетварна [теперь] и божественная воля, раз она отлична от природы? Или она отдельна от божественной природы, поскольку различается от нее? Или она делает божественную природу сложной, поскольку сосуществует с ней, и как–то повреждает Божию простоту? Отнюдь, хотя воля и является согласно отцам изволительной энергией и силой природы. Следовательно, она и действуется (ενεργείται) как сила, — как ты немногим выше слышал от отцов, — и действующую природу по необходимости имеет своей причиной, поскольку природа является также и источником энергий. Но божественная воля и неким образом уразумевается нами посредством Божиих повелений (προσταγμάτων) и творений, тогда как божественная природа абсолютно непостижима. Неужели же из–за этого ты назовешь Бога двумя или [состоящим] из двух [частей] — высшей и низшей, действующей и действуемой, каким–либо образом уразумеваемой и непостижимой? Таковы–то и из [числа] таковых у этого мужа выводы и возражения (προβλήματα) против нас. Видимую же телесными очами нетварную божественность он присовокупил к списку антитезисов для нашего осуждения, сам явственно богохульствуя против показанной апостолам на Фаворе божественности [248], что дальше делается еще более очевидным.О том, что Акиндин, приводя изречение богодухновенного Григория Нисского как будто бы сказанное Паламой, безумно противоречит ему.
59. Ибо он, — после того, как, вводя в заблуждение слушающих, дословно приводит высказывание божественного Григория Нисского как якобы принадлежащее Паламе и настойчиво уверяет, что автор сего [изречения] допускает две природы Бога, как он сам себя убеждает, — начинает явственнейшим образом доказывать, что виденный апостолами на Фаворе свет — тварь; [и доказывает это] как самому ему кажет{стр. 76}ся, посредством того, что называют геометрическими закономерностями (γεωμετρικούς άνάγκαις), которые, однако, нам и истине представляются диавольским лжесловесием. Мне же настолько следует самого себя ублажать по причине этих клевещущих на меня писаний, насколько жалеть опубликовавшего их Акиндина. Ибо что блаженнее того, чтобы мне показаться сопричтенным к блаженным отцам (и в особенности — со стороны тех, чье свидетельство достоверно, кто враждебно настроен по отношению ко мне) и даже — [показаться] сродным и единодушным им, поскольку мой голос не только подобен, но и един с их голосом? Если же [это говорится им] с целью оскорбления и нападок, то это несказанно увеличивает мое блаженство, ибо кому состраждем, с теми, несомненно, и сопрославимся [249]
. Благодарение же Богу, пользующемуся теми, кто против нас, для нашей пользы, человеколюбию Коего и лукавые [люди] волей–неволей содействуют [своим] не добрым произволением.60. А того, кто вместе с нами клевещет на богоносцев и ради безрассудной вражды против нас избрал непримиримую брань против истины, и вновь разжегшего явную войну против святых, кто возможет достойно оплакать? Но каково же слово Нисского богогоглагольника, приписываемое нам Акиндином, и как, и каким образом оно [им] извращается и обесценивается и приводится к противоположному смыслу? Сей [Акиндин], идя и дальше в своем безумном сочинении против меня, прибавляет: «еще он, — имея в виду меня, — говорит, что божественная
природа будет для нас в будущем веке вместо всего» [250], сам же, показывая это нечестивым через приведение к абсурду, говорит: «но сущность Божия неприкосновенна». И так как мы говорим это, затем делает вывод: «так что являются двумя природами сущность Божия и этот свет, который он (здесь он снова имеет в виду меня) называет Богом и божественностью», и уточняет: «но неуместно». Приплел и сюда свет противник света, поскольку и оклеветанный вместе с нами святой, и мы — в согласии с ним и всем ликом богоносцев — говорим, что сыны света в будущем веке вместо чувственного света сподобятся света божественного [251]. Но подобает, впрочем, показать, где богоглаголивый [учитель] использует это выражение.