Антисемитизм и упадок русской деревенской прозы. Астафьев, Белов, Распутин

В центральных эпизодах романа рассказывается о братьях Утробиных, в фамилии которых заключен двойной смысл – «матка» как орган женского тела и «нутро» как внутренности очевидного и происходящего перед глазами. Отношения братьев-рыбаков из далекого сибирского села изуродованы взаимной враждой и братоубийственными видениями. Браконьерствуя на Енисее, старший Утробин вступает в единоборство с огромным осетром, известным в местном фольклоре как Царь-рыба. (Сама сцена поединка одинокого рыбака с рыбиной, по-видимому, навеяна чтением повести Хемингуэя «Старик и море» (1952), опубликованной в СССР в русском переводе в 1955 году[12].) Рыбина так огромна и сильна, что старшему Утробину одному с ней не справиться. Стараясь одолеть рыбину, Утробин падает за борт и попадается на свои же собственные крючки. Истекающая кровью рыбина и истекающий кровью ловец теперь в прямом смысле «повязаны одним смертным концом»[13]. После долгой борьбы рыбина «снялась с самолова, изорвав свое тело в клочья, унеся в нем десятки смертельных уд» [Астафьев 1980: 158]. Что ждет Утробина-старшего? Умрет ли один мучительной смертью или будет спасен младшим братом, рыбаком по прозвищу Командор? Открытая концовка эпизода скрывает от читателя авторский ответ на этот вопрос. Братья Утробины происходят из русской, православной семьи сибиряков. Но сам библейский мотив братоубийства (из четвертой главы Книги Бытия еврейского Священного Писания), сдвоенный с убийством рыбины как аллегорией убиения Иисуса Христа, намекает на мифопоэтическую трактовку еврейского вопроса в романе Астафьева. Вспомним не только царское происхождение еврея Иисуса из Назарета, но и убийство царя Николая II и его семьи в 1918 году. Если Астафьев, называющий осетра библейских размеров Царь-рыбой, действительно выстраивает сложную аллегорию отношений между русскими и евреями, его позицию можно подытожить следующим образом. С одной стороны, с распространенной антииудейской и антисемитской точки зрения, которой придерживаются многие русские ультранационалисты, на евреев возлагается коллективная вина и ответственность за смерть Иисуса Христа и за смерть последнего российского царя. (В 1986 году, в переписке с Натаном Эйдельманом, к которой мы вскоре обратимся, Астафьев прямо обвинит евреев в регициде.) В этом отношении Утробин-старший ведет себя как стереотипный «еврей», стремясь убить Царь-рыбу; в романе реально действуют сразу несколько евреев – браконьеров и губителей природы. С другой стороны, антисемитизм как таковой и такие его экстремистские формы, как убиение евреев, репродуцируют убийство Иисуса Христа. Последняя точка зрения на насилие над евреями восходит к раннему и средневековому христианству. (К примеру, о том, что, убивая еврея, христианин воспроизводит акт убийства Иисуса Христа, говорил св. Бернард Клервоский [1091–1153].) Эта точка зрения на христианско-еврейские отношения проходит красной нитью через труды русских религиозных философов, особенно Владимира Соловьева и Николая Бердяева. Совершая насилие над своими еврейскими братьями и сестрами, русские тем самым совершают недостойные и антихристианские поступки.

Почему Астафьев обратился к библейским аллегориям, чтобы передать состояние русско-еврейских отношений в советской России брежневской эпохи? Подействовала ли на него поднимавшаяся волна еврейской эмиграции из СССР? Только между 1972 и 1974 годами, т. е. в период написания «Царь-рыбы», по израильским визам из СССР выехало около 87 000 человек [Tolts 2020]. Важен тот факт, что авторский взгляд на еврейский вопрос менялся по ходу сочинения романа, и, как это часто бывает, за раскаянием последовало чувство стыда и новая озлобленность. Поздние главы «Царь-рыбы» последовательно изображают евреев виновниками оскудения русской деревни и русской природы. По отношению к русским евреи в поздних эпизодах романа ведут себя пренебрежительно и высокомерно. Появление важнейшего еврейского персонажа в романе предвещает эпизодический персонаж, «возглавля<вший> приезжих отпускников»: «картавый мужчина с весело сверкающими золотыми зубами, с провисшей грудью, охваченной куржачком волос. Связчики в шутку, но не без почтения именовали его шефом, а всерьез – зубоставом» [Астафьев 1980: 159]. Лютая нетерпимость к евреям выражена с особенной ясностью и прямотой в образе Георгия (Гоши) Герцева, хищника и губителя природы. Тем не менее роман заканчивается пророческими стихами из начала третьей главы Екклезиаста, к которым Астафьев присовокупил две строки собственных терзаний. Означала ли цитата из древнееврейского поэта («…время любить, и время ненавидеть; / время войне, и время миру» [Еккл. 3: 8; ср. Астафьев 1980: 400]), что автор «Царь-рыбы» не оставляет никакой надежды на облегчение русско-еврейских противоречий? С этого момента карьера Астафьева могла развиваться в двух направлениях: по вектору терпимости и по вектору враждебности и отрицания. Он выбрал второе.