Антисемитизм в древнем мире

При Нероне антисемитизм также исходит от общественных групп, а не от правительственной власти. В Цезарее (Палестина) евреи были лишены гражданских прав по требованию их сограждан греков (Ios. Ant. XX, 8, 9). Это повело к ряду уличных столкновений между греками и евреями и, в конце концов, 6 авг. 66 г. все евреи были перебиты. И здесь правительство оказало помощь погромщикам только тогда, когда погром был уже в полном разгаре (Jos. Bell. Iud. 11, 13, 7, 14, 4-5, 18, 1, Ср. Шюрер с. с., 127 прим. 19, Mommsen, о. с. 526). Приблизительно в то же время озлобленная толпа в Дамаске загнала евреев в гимназии, где они были уничтожены до последнего человека (Веll. Iud. 11, 20, 2). Подобные события разыгрались также в Аскалоне, Скитополисе, Гиппосе, Гадаре, Птолемаиде и Тире, — везде погром производился самим народом (Bell, Iud. 11, 18, 5). Враждебность жителей Аскалона к евреям засвидетельствована уже Филоном (leg. ad Caium, 30), о крайне антисемитском настроении жителей Тира свидетельствует Иосиф Флавий (с Ар. 1, 13). Случалось изредка, что правительство противодействовало погромщикам и прекращало кровопролитие, как было, напр., в Цезарее-Панеаде (Mommsen, о. с. 532), но никогда не случалось, чтобы правительство устраивало погромы вопреки воле местного не-еврейского населения. Точно так же александрийский погром 68 г. по P. X. возник по почину толпы, решившей составить петицию Нерону о лишении евреев гражданских прав и начавшей с убийства нескольких евреев, которые были позорно волочимы по городу, а затем сожжены на костре. Представитель правительства, еврей-ренегат Тиберий Александр, правда, очень скоро перенял руководство погромом, выпустив против еврейского квартала более двух легионов солдат. Еврейский квартал был разграблен, и убито более 56 тыс. евреев, при чем наиболее свирепыми погромщиками были не эти солдаты, а александрийская чернь (Ios: Bell. jud. 11, 18, 1—8). Таким образом, и здесь в сущности нельзя говорить о правительственном погроме — погром возник по почину народных масс.

В литературе царствования Веспасиана антисемитские выпады мы находим у Квинтилиана и Антония Юлиана. Квинтилиан представляет для нас особенный интерес, так как труд его, Institutio oratoria, посвящен грамматическим и реторическим вопросам, ничего общего с еврейством и вообще политикой не имеющим. Образцы словосочетания, заимствуемые им из обыденной жизни, конечно представляли собою в его время нечто общеизвестное и бесспорное. Мы читаем у него ( III, 7, 21): «Мы ненавидим также и источник зла. Для основателей государств зазорно, если они организовали народ, опасный для других народов. Это относится, напр., к основателю еврейского суеверия». Такой же характер носила и книга римского прокуратора в Иудее, М. Антония Юлиана, видевшего в еврейском учении, по которому претерпеваемые евреями муки есть наказание за совершенные ими грехи — доказательство порочности и греховности еврейского народа.

При таком положении дел нам станет вполне понятно опечатание еврейского храма в Леонтополе (близ Гелиополя) основанного Онием, несмотря на крайнюю лояльность, проявленную египетским еврейством, главной святыней которого был этот храм. Псевдографическая V-ая книга «Сивиллиных пророчеств», написанная александрийским евреем около этого времени, с ужасом рассказывает (в форме предсказания) об этом событии и видит в нем «начало конца мира» (Or, Sibyll, V, 504-507).

В других случаях правительство оказывалось по отношению к евреям все же более либеральным, чем общество. В Антиохии в царствование Веспасиана еврейские погромы были почти хроническим явлением (Bell. Jud. VII, 3, 3), антиохийцы требовали полного изгнания из города евреев, а когда им в этом отказали, — по крайней мере лишения их гражданских прав, но и эта их просьба не имела успеха (Bell. jud. VII, 5, 2, Antt. XII, 3, 1).

То, что Тит, завершая завоевание Иудеи, не только исполнял задание государственного значения, но и находился под влиянием антисемитских настроений римского общества, видно из того, что, хотя покорение Иерусалима и было самым блестящим военным делом не только его царствования, но и целой эпохи, он отказался принять титул Iudaïcus (по образцу Parthicus, Dacicus и т. д.), стыдясь такого названия (ниже ч. II, 2).