Антисемитизм в Советском Союзе

Росту этих настроений много содействовала активность, которую беженцы из Польши вскоре начали проявлять на товарном рынке. Черта эта очень отчетливо сказалась в показаниях беженцев из Советского Союза — польских и советских евреев, — среди которых Американским Еврейским Комитетом летом 1948 года был произведен в Нью-Йорке опрос о пережитом ими в годы войны. В докладе Рахили Эрлих об итогах этого опроса мы читаем (Rаchel Erlich., «Summary Report on Eighteen Intensive Interview with Jewish DP's from Poland and the Soviet Union» (October 1948), p. 9 f. (в архиве Американского Еврейского Комитета).):

«Польские евреи сначала думали обеспечить свое существование, работая в качестве рабочих в промышленных предприятиях, колхозах, кооперативах ремесленников. Но вскоре они убедились, что регулярный заработок, который им обеспечивает этот труд, не спасает их от угрозы голодной смерти. Чтобы выжить, был только один путь — рынок, торговля, «спекуляция». Ш. [один из опрошенных] рассказывает:

«Я поступил на работу на хлопковую плантацию [совхоз?]. За вычетом подоходного и военного налогов, удержаний на правительственный заем и взносов в фонд культуры [?] мой заработок достигал 150–180 рублей в месяц. На эти деньги можно было прожить лишь несколько дней. Я взял поэтому дополнительную ночную работу. Во время эпидемии я рыл могилы и делал гробы. Я собирал также тряпки и шил из них обувь и домашние туфли, которые продавал на рынке».

«Рынок» отнюдь не был изобретением польских евреев. Это подлинная советская реальность. Голод и страх ослабеть настолько, что они уже не сумеют выжить и добраться до дому, заставлял польских евреев прибегать к рыночным операциям, хотели ли они этого или нет… Опрошенные сообщают в один голос о тех из польских беженцев и депортированных, кто не пошел на рынок, что они медленно умирали от истощения».

Но не только польские евреи, но и эвакуированные в глубь страны советские евреи часто чувствовали враждебное к себе отношение местного населения.

Здесь сказалась старая болячка, обострившаяся в обстановке резкого ухудшения общих условий существования населения в годы войны и лишь осложненная характерной аргументацией военного времени. Гликсман в своем докладе писал об этом (Gliksmann. p. 17.):

«Во время последней войны антисемитизм в России значительно усилился. Евреев несправедливо упрекали в уклонении от военной службы и особенно от службы на фронте. В это время наблюдались также случаи оскорблений евреев, угроз, выбрасывания евреев из хлебных очередей и т. п.»

Но была, по-видимому, и еще одна причина роста антисемитских настроений в районах, куда направлялся эвакуационный поток. Здесь в скрытой форме проявился антагонизм между основной массой населения в провинции и привилегированной частью бюрократии в центрах страны. Эвакуация учреждений из этих центров в глубокий тыл дала возможность местному населению очень осязательно ощутить этот социальный контраст. Привилегированный слой составлял, правда, лишь небольшое меньшинство среди эвакуированных и евреи в свою очередь составляли лишь небольшое меньшинство в рамках этого привилегированного слоя. Но при невозможности открытого проявления общественного недовольства, недовольство это ищет своего выражения на окольных путях и — такова уже механика этого болезненного социально-психологического процесса — находит выход в антисемитизме. Гликсман правильно это отметил (Ibidem, p 16.):

«Другая группа русских евреев, принадлежавшая главным образом к бюрократии и располагавшая значительными денежными средствами, вызывала враждебность местного населения за вздувание цен на вольном рынке, которые и без того были очень высоки».

Наблюдения других свидетелей не менее характерны. В показаниях опрошенных в Нью-Йорке летом 1948 г. евреев-беженцев из Советского Союза есть немало указаний на антисемитизм местного советского населения (Rаchet Erlich, p. 26. — Из приведенных показаний первое (Л.) принадлежит молодому советскому еврею-интеллигенту; второе и третье показания (К. Р. и X.) принадлежат польским евреям-рабочим. Наблюдения К. Р. относятся к колхозу в Кировской (бывш. Вятской) области. Аналогичное сообщение — по случайности тоже из Кировской области, но из другого колхоза — имеется и в показании молодого советского еврея: когда семья его прибыла в колхоз, их приняли за русских и хорошо к ним относились; но вскоре до колхоза дошла сброшенная немцами с аэроплана листовка, в которой евреи обвинялись в том, что они вызвали войну, и когда при этом кто-то сказал, что приезжие — евреи, колхозники начали проявлять к ним столько враждебности, что им пришлось уехать из колхоза.):

«Не-еврейское население Ташкента встретило евреев, эвакуированных с Украины, недружелюбно. Раздавались голоса: «Посмотрите-ка на этих евреев. У них у всех много денег»» (Л.).

«В колхозе, в котором нас поселили, нас сначала встретили хорошо, приняв нас за поляков. Но когда колхозники узнали, что мы евреи, начался ропот: «Евреи убили Христа. Евреи не хотят воевать»» (К. Р.).