Антишахматы. Записки злодея. Возвращение невозвращенца

Между тем Керес, как я понял по его поведению, подозревал меня в том, что я навел на его след полицейских ищеек. Подозревал около двух лет, а потом передумал. Как рассказал мне много лет спустя Пахман, участников встречи выдал присутствовавший там Эмиль Затопек (знаменитый стайер, олимпийский чемпион, много лет находившийся в опале).

В 1970 году в Ленинграде произошло событие, которое не было по достоинству оценено современниками, живущими в СССР: группа лиц еврейской национальности пыталась захватить самолет, чтобы эмигрировать из Советского Союза. (Несколько человек, многие связанные родственными узами, в том числе женщины и дети, закупили все билеты на маленький самолет местной авиалинии. Они надеялись на нем перелететь границу, но в аэропорту были арестованы еще до посадки благодаря «блестящей операции» компетентных органов, заранее все знавших. Осуждены на различные сроки. Главный организатор, бывший летчик, вначале был приговорен к смертной казни.— Ред.)

Некоторые утверждают, что это была провокация, инспирированная КГБ, чтобы подавить движение за выезд из СССР. Какая разница: если провокация — тем хуже для КГБ. Суровые приговоры членам группы, пытавшейся захватить самолет, вызвали протесты во всем мире. Проблема эмиграции из СССР вдруг оказалась в заголовках крупнейших газет.

Я как раз играл тогда на турнире в Голландии. Журналист Юл Веллинг захотел взять у меня интервью на эту тему. Не помню, что я говорил, но Юл впоследствии сказал мне, что он не ожидал такой откровенности от советского шахматиста. А позже, в 1980 году, он перевел рукопись моей книги «Антишахматы» на голландский язык. В отместку советское посольство отказало ему в визе, когда он спустя шесть лет хотел посетить матч-реванш Каспаров — Карпов в Ленинграде. КГБ, знаете ли, и за границей имеет списки неблагонадежных...

В конце концов советское правительство было вынуждено уступить давлению изнутри и извне. Ленинградские герои проложили путь сотням тысяч людей в эмиграцию. Но главное — это был первый прорыв в бесчеловечной теории и практике советского государства, первый намек на то, что и у советского человека могут быть права.

ЧП В КОМИТЕТЕ

1973 год. Советская команда отправляется на первенство Европы в Англию.

В ночь перед вылетом внезапно скончался гроссмейстер Леонид Штейн. На 38-м году жизни он умер от инфаркта в гостинице «Россия». Необычайно яркий шахматист, сложная личность, Штейн, в отличие от многих его окружавших людей, имел жизненные принципы, хотя и не любил их афишировать. В 1967 году он добился одного из крупнейших успехов в своей жизни — выиграл международный супертурнир в Москве, посвященный 50-летию Октябрьской революции. Хорошо известно (если, конечно, уже не позабыто), как советские власти формировали общественное мнение по важным внутренним и внешним вопросам. К еврею Штейну явились сотрудники КГБ с просьбой-требованием подписать коллективное письмо представителей еврейской интеллигенции, гневно осуждающее «агрессию Израиля на Ближнем Востоке». Штейн наотрез отказался... Книга о Леониде Штейне, своего рода надгробный памятник ему, была написана мастером Лазаревым и гроссмейстером Гуфельдом, с которым у Штейна были, мягко говоря, напряженные отношения. Я расценил этот факт как святотатство, как оскорбление памяти этого замечательного человека...

С командой шахматистов в Англию поехали против обыкновения не тренеры, а аж четыре соглядатая! Одним был гроссмейстер Антошин. Он демонстративно уклонялся от аналитической работы, всем своим видом показывая, что он здесь не для исполнения столь, низменных функций. Была переводчица. (Восемь лет спустя она попросила политического убежища в Швейцарии. Длительная служебная командировка, понял я: КГБ расставлял долговременную шпионскую сеть в Европе используя для этой цели все пути — легальные и нелегальные. Были еще два «виртуоза». Они вели себя особенно вызывающе: внимательно следили за нашим времяпрепровождением вмешивались в наш режим, попутно заговаривали с нами стараясь собрать побольше материала о наших взаимоотношениях между собой. Мне это не нравилось. Я искал случая расплатиться с этими ребятами за их докучливую опеку.

По возвращении в Москву команду всегда собирали в Спорткомитете у начальства. Выступал руководитель с оценкой результатов и поведения участников. Говорило начальство. После чего предлагали высказаться участникам, и, поскольку говорунов среди гроссмейстеров не было, процедура на этом обычно заканчивалась. На сей раз на вопрос «кто хочет что-нибудь добавить?» откликнулся я и произнес тщательно подготовленную речь. Я сказал, что гроссмейстерам, которые изъездили весь мир, нужно доверять или не посылать их вообще никуда. А четыре человека, при их скудном опыте, только мешали команде играть и работать. Зато, когда они были нужны, их не оказывалось на месте.