— Были причины… — ответил я неожиданно мрачно. Настолько мрачно, что сам тут же ощутил новую волну желания расквитаться с обидчиками. Волна эта накатила стремительно и смыла на какое-то время все остальные желания. Что-то внутри засосало, потом вспенилось и ударило в голову. Плотнее сжались зубы. Кажется, я даже покраснел так, что это сразу стало заметно.
Ирина вдруг посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. Ей показалось, что она все поняла…
— Из-за любви? Да? Ты погибнуть, наверное, хотел?
В ее восемнадцать лет я тоже, кажется, был романтиком. Через пару-тройку лет, правда, это прошло. Столкнулся с действительностью, и прошло.
— Нет… — ответил я невнятно, чем, кажется, сильно Ирину расстроил.
Она подумала, что я не хочу откровенности. Ох уж эти девчонки, у них одно на уме. Но для того их и создал, должно быть, бог, чтобы кто-то страдал от любви или без любви. Страданиями мир держится. И невдомек им, что могут быть не менее серьезные причины, заставляющие человека краснеть или бледнеть, замыкаться в себе или возбуждаться.
— Потом расскажешь? — тихо спросила, а может быть, даже попросила она.
— Если тебе это будет интересно. Тайны я из этого не делаю, — я врал ей.
Я старательно делал из этого тайну. Никому ничего не рассказывал, чтобы не разнеслись ненужные слухи. Только краем слова обмолвился полковнику Сапрыкину. Но это было необходимо, а полковник Сапрыкин производил впечатление человека, которому можно довериться.
— Тогда расскажи сейчас. Все равно делать нечего. Я же сегодня не дежурю. Так, от нечего делать девчонкам помогаю.
Я несколько секунд молчал, собираясь с мыслями. Не зная в самом деле, с чего начать свой рассказ и нужен ли он вообще. Но недавно подступившее чувство одиночества — в момент, когда поезд стоял в родном городе и я знал, что нет там человека, желающего со мной увидеться, — вспомнилось и очень захотелось поделиться с кем-то своей бедой. И тут же, поскольку по касательной проходило, опять выплыло собственное желание отомстить. И этим тоже хотелось поделиться, чтобы не думала она, будто я трусливо сбежал, чтобы поняла, что я мужчина и могу вести себя соответствующим образом. А сбежал я потому, что в слишком невыгодной ситуации оказался, даже не зная толком, кто мои враги и чего они добиваются.
И я начал рассказывать. Пошел издалека. С детства. Как мы жили вдвоем с матерью, как нам всегда денег не хватало, как я завидовал другим мальчишкам из полноценных и хотя бы потому более обеспеченных семей. Я не мог себе позволить то, что позволяли они, моя мать не могла себе позволить одеть меня, как одевали их, и самой одеться прилично. И, должно быть, как следствие этого, во мне жило постоянное желание отличиться, выделиться, перешагнуть тот барьер, что стоял передо мной и моей матерью. Чем я мог выделиться? Спортом занимался и учился лучше. Мечтал о времени, когда вырасту. Когда смогу стать самостоятельным.
Я рассказывал, как поступил в институт и услышал от однокурсника о наборе в школу крупье во вновь открываемое казино. А я уже на первом курсе считался хорошим преферансистом из-за природной памяти. Сообразил, что казино работают по ночам. Неплохой приработок для студента. Лучше, чем быть сторожем или грузчиком, как большинство. Да и веселее. Кроме того, платят несравненно больше. И пошел. А оказалось, что у меня к картам просто талант, как у музыканта или шахматиста.
И началось.
Я шепотом рассказывал даже не для нее, а для себя. Рассказывал все, вплоть до пресловутого вечера в доме Рамазана. Вплоть до того, как мой институтский однокашник сделал мне на домашнем компьютере характеристику с работы и трудовую книжку всего с одной записью. А потом начал скрипеть зубами, заново переживая унижение и желание рассчитаться с врагами.
— Я рассчитаюсь, будь уверена. Я не позволю так с собой обращаться… — закончил я.
— И ты станешь таким же, как они? — вдруг спросила она. — Неужели ты хочешь быть на них похожим?
Вот, девичья логика…
Хотя это и не девичья логика. Большинство девчонок, с которыми я имел раньше дело, обязательно обратили бы внимание на сумму выигрыша. Двести тысяч баксов бьют некоторым по голове, как артиллерийский снаряд. Ирина же совсем на сумму не отреагировала, словно для нее это был пустяк какой-то. Или просто не привыкла чужие деньги считать. Это хорошо.
— Почему — как они? Я же не собираюсь стать бандитом. Я просто хочу себя защитить.
Она долго не думала.