Антисоветский Советский Союз

Наше дело, или Сила против насилия

А зачем нам фильмы ужасов, если включишь телевизор – и вот они, ужасы, прямо перед глазами. Тела, прошитые автоматными очередями, раздавленные гусеницами, разорванные в клочья установками «град», – это не фантазия Альфреда Хичкока, и красные лужи, это не имитация, не кетчуп, наляпанный щедрой рукой режиссера, это всамделишная человеческая кровь. На пунктах переливания ее не хватает, а здесь ее выливают ведрами, как помои.

Кровь льется везде, мы уже к этим картинкам настолько привыкли, что спокойно поглощаем свой ужин, глядя, как прямо перед нами облепленный мухами младенец ползает по телу убитой матери.

Мы еще не поняли, что, если подобные картины не вызывают в нас чувства ужаса, возмущения, содрогания и сострадания, значит, мы сами уже стали жертвами насилия, утратили часть своей собственной человеческой сущности, перешли в разряд, по выражению уголовников, опущенных, то есть лишенных человеческого достоинства и не заслуживших ничего, кроме презрения.

Если же эти картины насилия нас все-таки беспокоят и мы осмелимся насильников спросить, да что ж это вы такое творите, нам тут же высокомерно ответят, что это нас не касается, это их, насильников, внутренние дела.

Увы, жертвы насилия очень часто и охотно становятся насильниками, как только возникает такая возможность.

В одной южной республике я был ошибочно признан за важного представителя России и спрошен: «Почему вы, русские, не помогаете нам защищаться от… ну, допустим, саранцев (название вымышленное)? Ведь на русских лежит особая ответственность». Я с ними согласился, но спросил в свою очередь: «А почему вы так нехорошо обращаетесь с леконцами (и это название я придумал), которые располагаются хотя и внутри вашей республики, но на земле, где жили и умирали их деды, прадеды и прапрадеды? Почему вы им не даете жить так, как они сами хотят?»

Мои собеседники тут же напыжились и холодно попросили меня в их внутренние дела не мешаться.

Так сплошь и рядом. Пытаясь освободиться от большого брата, средний брат призывает весь мир на помощь, но освободился – и тут же начинает угнетать брата меньшего, ссылаясь на то, что это их, братьев, внутренние проблемы.

«Это не ваше дело», – говорят нам насильники всех мастей. – «Вас не трогают, сидите себе, помалкивайте. Или примите таблетку и обратитесь к психиатру, он вам поможет».

Но нам доктор не нужен. Мы и без него очерствели настолько, что вид разодранного человечьего мяса нас потрясает не больше, чем свинина или баранина на магазинных прилавках.

Привычка существовать в обстановке насилия в качестве его вершителя, или жертвы, или беспомощного свидетеля никогда не распространялась так широко.

В дотелевизионную эпоху человек был дик, но с массовым насилием встречался обычно на поле боя, увиденное переносил с трудом, а часто не переносил, повреждался в уме. Такое сумасшествие было нормальной реакцией здоровой психики на картину человеческого безумия. Люди же цивильные (и не только слабонервные барышни, а даже бородатые мужчины), бывало, падали в обморок при виде крови, взятой из пальца на анализ.

Ужас, отвращение, сострадание, испытываемые человеком при виде крови и человеческого мяса, эти сильнейшие чувства были проявлением инстинкта самосохранения человеческого рода, ставили психологические препятствия на пути насилия: люди боялись убивать, быть убитыми и даже видеть убитых.

Привычка к насилию и к виду его ослабляет нашу чувствительность к любым переживаниям, порождает цинизм, апатию, делает относительной ценность человеческой жизни и притупляет наш собственный инстинкт самосохранения.

Привычка к насилию и существованию в условиях насилия есть сама по себе причина распространения насилия.

Но если мы привыкли к виду всех этих ужасов, и совесть наша не вопиет, и инстинкт нам ничего не подсказывает, то умом-то мы должны понять, что всякое насилие против отдельного человека, национальной группы, народа или страны всегда опасно для всех нас, направлено против нас и когда-нибудь до нас непременно дойдет.

Мир похож на деревянный дом, в котором одни беззаботные постояльцы в разных его углах разводят костры на полу, а другие беззаботно взирают: они, мол, свои углы поджигают, а не наши.

Но этот огонь угрожает нам всем. И если обитатели горящих углов не могут сами справиться с пламенем, то мы должны им помочь, даже если они этого не хотят.

Есть много «внутренних дел», которые местные люди сами решить не способны.

Один из многих примеров – Нагорный Карабах. У трех сторон конфликта нет никакой реальной почвы для компромисса, они никакого выхода из положения не находят и не найдут – и неизбежно будут убивать друг друга, пока одна из сторон не поставит на колени или не уничтожит другую.

Неужели мы должны на все это равнодушно взирать только потому, что мы не армяне и не азербайджанцы?