Антистерва

Он говорил тем же ровным тоном и смотрел на нее тем же холодным взглядом. Он как будто бы и не заметил, в какую ярость она пришла. Да и не «как будто бы», а действительно не заметил: ему было до нее не больше дела, чем до таджичонка, который подбросил в его карман наркотики.

И снова, как при первом, еще в машине, разговоре с этим человеком, его бесстрастность подействовала на Лолу совершенно противоположным образом, чем он. возможно, ожидал. Глядя в его лицо, на котором не дрогнула ни одна черта, она почувствовала, что не разъяряется еще больше, а наоборот, успокаивается. Правда, успокаивается примерно так же, как если бы ее окатили ведром холодной воды, но это уже неважно. Главное, ей и самой становится совершенно безразлично, что думает о ней этот ко всему безразличный человек.

— Что ж, придется остаться, — пожала плечами Лола. — Вы действительно не обязаны давать мне машину. Вы вообще, видимо, очень заботитесь о своем удобстве, — насмешливо добавила она.

— Конечно, — согласился он. — А по-вашему, я должен заботиться о чужом удобстве? Учтите, если вы станете таким образом подходить ко всем тем людям, которых встретите в ближайшее время, вас ожидают многочисленные разочарования. — И, прежде чем Лола успела сказать, что никаких очарований насчет людей, с которыми ей предстоит встречаться, она и без его советов не питает, Роман сказал: — Кстати, забота об удобстве — это первый признак цивилизации. Вот, к примеру, этот стол. Да-да, этот, за которым мы сейчас сидим. — Он постучал по отливающей бронзой скатерти. — Его высота от пола до столешницы — ровно семьдесят шесть сантиметров.

— Почему именно семьдесят шесть? — невольно улыбнулась Лола.

Она вдруг почувствовала в его педантизме что-то наивное, и ей стало почти весело.

— Потому что, согласно расчетам кривой Гауса, человек среднего роста, когда сидит за столом, должен, согнув руку, свободно положить ее на столешницу.

— И вы вычерчивали кривую Гауса, прежде чем купить этот стол?

Теперь она уж просто еле сдерживала смех.

— Ее вычертили английские мебельщики в девятнадцатом веке. А я склонен им доверять. Да и в нашем отечестве до определенного периода тоже относились к своему делу иначе, чем это принято теперь. Вон тот чайный столик, видите? — Он указал на противоположный камину угол гостиной. — Его сделали в восемнадцатом веке на Тульском оружейном заводе. И, при абсолютной своей оригинальности, он так же безупречен, как любой классический английский стол. Что является поводом для патриотизма. Одним из немногочисленных поводов, — добавил он.

Только теперь Лола вдруг догадалась, почему ей кажутся такими необычными его глаза. Они не имели цвета. Это было так странно, что казалось и вовсе невозможным, но это было так. Глаза у него были перламутровыми — они переливались разными цветами, ни один из которых нельзя было отчетливо обозначить, и поэтому выглядели совершенно непроницаемыми.

— А я думала, это современный столик, — отрываясь от изучения перламутровых глаз, сказала она. — Я как-то не связывала такие вещи с восемнадцатым веком.

— И тем не менее это личный чайный столик Екатерины Великой. Хотя выглядит, согласен, как очень стильный хайтек. Но это потому, что он сделан из стали и бронзы. Воздушная работа, приятно смотреть.

Никакого восторга по поводу необыкновенного столика в его голосе, впрочем, не послышалось.

— Да у вас тут прямо Эрмитаж, — заметила Лола. — Дом тоже в восемнадцатом веке построен?

— Дом построен год назад. Из канадского красного кедра.

— Весь — из канадского кедра? — поразилась она. — Неужели поближе дерева не нашлось?

— Любое другое дерево дает усадку, поэтому в течение как минимум десяти лет меня ожидала бы жизнь с перекошенными окнами и незакрывающимися дверями. А канадский кедр — лучший строительный материал. К тому же на сосновые смолы у меня аллергия, а на кедровые нет. Но в отделке, конечно, использован не только красный кедр. Еще сосна Дугласа и белый клен.

— И как вы только живете? — сказала Лола. — Просчитанность каждого вашего шага может свести с ума. Вас свести, — уточнила она.

Меня свести с ума невозможно. А живу я прекрасно. Потому что сам определяю законы, по которым мне удобно жить. Да, кстати, мне почему-то кажется, что вы кривите душой, когда недоумеваете по поводу излишней просчитанности моей жизни. Вы не похожи на женщину, которой свойственна импульсивность.

— Это правда, — кивнула она. — И это меня нисколько не угнетает.

Тут в гостиную вкатился столик, на котором стояло блюдо с мясом. То есть, конечно, столик вкатился не сам собою — его ввезла та женщина в синем платье, которая час назад провожала Лолу в спальню.

— Роман Алексеевич, мне нарезать мясо или вы сами? — спросила она, останавливая столик в нескольких шагах от большого стола.

— Сделайте вы, — ответил он, но тут же спросил Лолу: — Может быть, вы хотите нарезать мясо?

— Ни малейшего желания, — пожала плечами она. — Или это является знаком какой-то особой привилегии?