Антистерва

«Я — жажду романтики? — холодно, как о посторонней, подумала Лола. — Вот это уж точно нет».

— Твое предложение меня устраивает, — медленно проговорила она. — Примерно так, мама рассказывала, жили все мои предки по женской линии. Да и она жила бы… — Впрочем, объяснять Роману, почему ее мама жила иначе, Лола не собиралась. Что толку рассуждать об абстрактных вещах, когда реальные обстоятельства складываются так, как складываются, и никогда не сложатся по-другому? — Меня все устраивает, — повторила она. — И изменять тебе с охранниками я не буду.

— Изменять! Что, «трахаться» не можешь выговорить? — догадался Роман. — Ничего, научишься, губки у тебя подвижные. Ну, а раз тебя все устраивает, то губками и поработай. Нет, не здесь — пониже, пониже… Забыла? Молодец, не забыла… Ага, и языком, правильно… Черт тебя знает, от каких ты предков этого набралась, но до чего ж классно у тебя выходит!

ГЛАВА 10

Конечно, это была не какая-нибудь другая, а та самая страна, в которой он родился и вырос.

Даже на выцветшем куске розовой ткани над пыльной привокзальной площадью было написано «Хуш омадед!» — хотя и непонятно, но русскими буквами, и можно было догадаться, что это означает «Добро пожаловать!»

И все-таки жизнь здесь была совсем другая, и не заметил бы этого разве что слепой.

Когда Василий спросил сидевшего под огромным раскидистым деревом таджика в засаленном ватном халате, не знает ли он, как пройти к управлению геологии, тот отставил пиалу с зеленовато-желтым чаем, поднялся и проводил Василия до самого здания — два квартала. А когда Василий стал благодарить, то лишь улыбнулся, сверкнув ярко-голубыми глазами, и сказал что-то по-таджикски. Понятно было, что он вообще не понимает по-русски и в речи Василия распознал только слово «геология». И точно так же было понятно, что он и представить себе не может, как это — не проводить приезжего человека туда, куда ему надо.

Это было первое впечатление от Таджикистана, и оно лишь подтверждалось каждый день из тех трех месяцев, которые Василий жил в городе, недавно переименованном из Душанбе в Сталинабад.

Вернее, впечатлениями были полны только первые два месяца. Потому что после двадцать второго июня ему стало не до впечатлений, не до города и вообще ни до чего. И Сталинабад он возненавидел так, как не ненавидел в своей жизни ничего и никого, даже отцовскую жену Наталью.

В той жизни, которая с рождения была его жизнью, шла война — страшная, невозможная, неожиданная, — а он почему-то сидел в этом застывшем от жары городе и только слушал сводки Совинформбюро, как какая-нибудь многодетная таджичка, которая все равно ведь ничего не может сделать для страны там, на фронте. Василию казалось, что, если он еще раз увидит бараньи глаза своего начальника и услышит знакомую фразу: «Надо, Василий Константинович, работать там, куда вас послала партия», — то просто не выдержит и запустит в этого невозмутимого типа графином с теплой водой.

Хотя, конечно, это была чистая правда: он был дипломированный специалист, специалистов не хватало, партия послала его в город Сталинабад и почему-то не хотела изменить это свое решение, послав его теперь туда, где он явно был нужнее — на фронт. А значит, он должен был сидеть здесь, в глубоком тылу, уговаривая себя, что его долг перед родиной состоит именно в этом.

Отчаяние его было особенно сильным оттого, что настоящей работы он еще, собственно, и не делал. Так — разбирал бумаги в управлении, знакомился с геологическими картами и отчетами Памирской экспедиции и в тысячный раз выслушивал фразу о том, что «вопрос решается». Эта фраза обычно сопровождалась многозначительным возведением глаз вверх, что, как ему по секрету объяснила хорошенькая секретарша Катя, означало: Василия Константиновича Ермолова ожидает какое-то важное назначение, поэтому он должен пройти проверку. А проверка означала запросы, которые послали в Москву и в Ленинград, а сколько будут идти эти запросы по военным дорогам и дойдут ли вообще, — кто это знает?

Ожидание настолько измотало его, что Василий даже как-то не обрадовался, когда однажды утром, придя на работу, услышал от Кати долгожданные слова, сказанные торжественным тоном:

— Василий Константинович, зайдите к Мирзоеву. — И дальше, уже торопливым шепотом: — Решилось насчет тебя, Васечка! Зашлют теперь… — Катя состроила недовольную гримаску.

«На фронт отпускают!» — мгновенно мелькнуло у него в голове, и сердце зашлось счастливым холодком.

Наверное, эта мысль так ясно читалась на его лице, когда он вошел в кабинет начальника управления, что Мирзоев, даже не предложив ему сесть, торопливо произнес:

— Назначение на вас получено, товарищ Ермолов, завтра можете отправляться.

— Куда? — судорожно сглотнув, спросил Василий. — На…

— В специальную геологоразведочную партию, — раздался у него за спиной незнакомый голос.

Он резко обернулся к человеку, который произнес эти слова. Тот сидел у входа в кабинет, под самой дверью, поэтому его невозможно было заметить сразу.

— Как-кую партию?.. — растерянно пробормотал Василий. — Я думал, на фронт…