Антистерва

Лоле казалось, что она смотрит только на проезжую часть, выискивая взглядом такси. Но, отойдя от бутика метров на сто, она вдруг обернулась и медленно подошла к витрине другого маленького магазинчика, на этот раз антикварного. Наверное, она увидела эту витрину на бегу, краем глаза, и, наверное, было в этой витрине что-то такое, мимо чего невозможно было пройти равнодушно.

Присмотревшись уже не краем глаза, а обоими, да еще широко открытыми от изумления глазами, Лола поняла, почему.

На витрине стояла большая старая шарманка, украшенная деревянными фигурками. Лола разглядела сапожника, кузнеца, солдата, даму с веером… Забыв о том, что день клонится к вечеру и что сегодня Роман собирается улететь в Москву, она вошла в лавку.

— Конечно, мадам! — воскликнул маленький кареглазый антиквар. — Конечно, она играет, как же иначе! Это прекрасная итальянская шарманка, она сопровождала выступления уличного театра. Ей двести лет, — гордо сообщил он. — По правде говоря, я собирался снять ее с продажи и выставить на аукционе…

При этих словах он многозначительно взглянул на Лолу.

— Я хотела бы проверить, как она играет, — сказала та. — Не волнуйтесь, я не сломаю.

Лола догадывалась, что такая необычная шарманка должна производить сильное впечатление. Но того, что с ней произошло, когда она стала вертеть ручку и из шарманки полились заунывно-мелодичные звуки, Лола все-таки не ожидала… Она словно завороженная смотрела, как оживают фигурки: кузнец поднял свой молот, а потом опустил его на наковальню, сапожник принялся тыкать иглой в сапог, солдат взмахнул саблей, дама — веером… Был среди фигурок еще пьяница — он поднес ко рту бутылку и закинул голову назад, и был ученый — он открыл книгу; ростовщик бросил в сундук монету, а влюбленные принялись целоваться.

— Это смешно, мадам? — удивленно спросил антиквар.

— Это очень трогательно, — ответила Лола. — Потому я смеюсь. Но это и немножко печально. Видите, у любовника печальное лицо, хотя девушка не отказывает ему в поцелуе… Сколько вы хотите за шарманку?

Она еле сдержалась от того, чтобы сказать: «Я куплю за любые деньги». Кстати, она и не знала, сколько денег у нее осталось. Роман давно уже выдал ей золотую банковскую карточку, но ведь она много потратила в бельевом бутике… Поэтому, поизображав в течение пяти минут прижимистую, умеющую поторговаться даму, Лола наконец протянула карточку повеселевшему антиквару, подумав при этом: «Если денег на счете не хватит, с ума сойду».

Когда она стояла у таможенной стойки в Домодедово, одетая в чужое убогое платье, и не знала, где ей придется ночевать, то ее отчаяние было гораздо меньшим.

— Это будет для вас уже в кредит, мадам, — предупредил антиквар, проверив карточку. — Ваш банк позволяет вам пользоваться кредитом, но что скажет супруг?

— Пусть в кредит! — Лола воскликнула это с таким жаром, что Кобольд, увидь он сейчас свою ледовитую любовницу, глазам не поверил бы. — Если супруг сократит другие мои расходы, я это переживу, — добавила она уже обычным своим тоном.

Лола не лукавила ни перед антикваром, ни перед собой. Если бы Роман раздел ее догола и запер в чулане вместе с этой волшебной шарманкой, она ничуть не расстроилась бы. Впрочем, едва ли он отреагировал бы так бурно. Кобольд вообще не был жаден, и дорогие вещи были для него необходимым атрибутом жизни, и чем дороже, тем необходимее. Лола ведь и сама была ему необходима именно в этом качестве — как очень дорогая вещь — и ее это не угнетало, а сейчас даже радовало. Да, в конце концов, шарманка, несмотря на свою дороговизну, явно стоила меньше, чем, например, бриллиантовый пояс, который Роман заказал для Лолы у израильских ювелиров, когда она должна была сопровождать его на какую-то важную тусовку в закрытом бизнес-клубе на Остоженке. Пояс сиял и переливался тогда у нее на бедрах, и какой-то Кобольдов то ли коллега, то ли конкурент смотрел на него, как кардинал на алмазные подвески, которые привез королеве д'Артаньян.

* * *

Шарманку Лола привезла в отель сама. Она побоялась, что антиквар задержится с доставкой, а при мысли о том, что придется улететь в Москву без этого приобретения, ей становилось так тоскливо, словно не было в ее жизни ничего дороже этих смешных влюбленных, сапожников и солдатиков.

— Сундук купила, что ли? — окликнул ее Семен.

Он сидел в гостиничном холле за столиком и что-то пил из большого бокала. Лола знала, что личный телохранитель Кобольда ее не любит — вернее, относится к ней настороженно. Может быть, он просто ревновал к ней хозяина, которому был предан в самом деле, как пес, а может, имел какие-нибудь другие причины для неприязни; это ей было все равно. И неприязнь Семена, и та смесь уважения и презрения, с которой относилась к ней экономка Алла Гербёртовна, не имели для нее ровно никакого значения. И дело было совсем не в том, что она являлась не прислугой, а любовницей Романа; к табели о рангах она была равнодушна. Просто это были посторонние люди, они не затрагивали ее душу, и ей не было дела до их любви или нелюбви.