Зато его можно повторить. Попытаться повторить. Распробовать новые нотки вкуса, разглядеть новые оттенки страсти... но это потом.
(а потом он расскажет мне, что это был третий поцелуй в его жизни: два первых пришлись на среднюю группу детского садика и первый класс общеобразовательной школы, и с той поры ни одну девушку он не подпускал к себе настолько близко, чтобы испытать желание целовать её. А меня... подпустил. Не просто подпустил, а хотел зацеловать до головокружения в тот первый день, когда я позорно сбежала с пляжа. Он так боялся, что не понравился мне, так переживал, что я ушла из-за того, что мне была противна орда Клюевых, опасался, что я, дочка Лебедева, который собирается жениться на Захарченко, подруга Веры и Фила, не стану портить свою дружбу с ними и подходить к нему только потому, что мои друзья -- его враги... но это было потом.)
А сейчас я млела от прикосновения тёплых ласковых губ, от такого близкого аромата его крови, от собственной смелости, от собственной слабости, от того, что все мои дурацкие сны про выводок Клюевых-Лебедевых, дружно шагающих в детский садик, больше не кажутся мне такими уж дурацкими и вместо смеха вызывают во мне прилив нежности и желание как можно скорее перейти к созданию выводка...
Мы отпрянули друг от друга, словно нас ударило молнией, отбрасывая в стороны. Вероятно, это выглядело забавно, как мы синхронно теребим подолы маек, волосы, поправляем ремни, за суетой мелких движений пряча непонятное чувство, кровью -- кровью! -- приливающее к щекам и пылающее в ушах, разливающееся по телу. Смущение? Да. Мы оба признали за нами право быть вместе. Ведь это было так естественно, так ожидаемо! И вдруг в какой-то момент одновременно додумались до того, что всё происходит как-то слишком уж рано, быстро, необдуманно, не так, как должно бы, не так, как мы того достойны...
Но то, с какой поспешностью мы разомкнули объятия и отскочили, смущало. Сильно.
Мы же не нарочно...
Глава одиннадцатая. Осложнения на горло.
Я долго не могла уснуть, крутилась на кровати, снова сбивая в жгуты простыни и одеяло.
Мне не надо было даже закрывать глаза, чтобы видеть перед собой Эдика. Не надо было сосредотачиваться, чтобы вызвать ощущения, кружившие голову во время моего первого поцелуя.
Я уверенно называла его не первым поцелуем с Клюевым, а просто первым, потому что знала: всё, что было в моей жизни до него -- неправда. Этого всего просто не было! И жила я все семнадцать лет только для того, чтобы однажды приехать во Фролищи, увидеть свою судьбу, ощутить магический аромат крови и навсегда, навсегда полюбить Эдуарда Клюева. Он вдали от меня сейчас, и мне неспокойно. Мне хочется сорваться с места, побежать к нему, убедиться, что с ним всё в порядке, что он мирно спит в своей кровати... и в то же время я надеюсь, что он, как и я, не может уснуть.
Это ли не любовь?
Перед сном я тщательно, на все задвижки, закрыла окна, закрыла двери своей комнаты на ключ, подпёрла стулом и пожалела о том, что нет амбарного замка. Потом подумала, что дверь всё равно хлипковата, но стул убирать не стала.
Зато теперь, проснувшись снова с незадёрнутыми шторами, некоторое время не могла понять, с чего это вдруг забаррикадировалась. Все события вчерашнего дня сосредоточились вокруг моего первого поцелуя, и вспомнить о том, что мне угрожает реальная опасность в лице Косичкобородца, стоило немалых усилий.
За окном свежим одуванчиком на ясном голубом небе светило солнышко, весело шумели сосны, требовательно блеяла Упа, просясь на улицу, к своим товаркам, которые отвечали ей нестройным хором. Кудахтали куры. В отдалении мычала корова. Судя по времени -- девять утра -- она давно уже была подоена, и, наверное, ей просто нравилось мычать. Ветер качал затейливое макраме запахов, в котором я могла проследить каждую ниточку, каждый узелок. В нём всё ещё присутствовали тонюсенькие жилки, оставленные Белобрысым и Вторым (я не была уверена в том, что именно он и есть Косичкобродец).
Нет, в такое мирное, тихое утро определённо не могло случиться ничего плохого.
Я позавтракала вместе с папой и тётей Валей и отправилась на прогулку.
Хоть и собиралась просто побродить по утренним Фролищам, добраться до Луха, в надежде встретить Эдика, едва увидев пятиэтажки, вспомнила Гара и Интернет. Позвонив Игорю, удивилась. Мой звонок разбудил его! Ну и соня...
Дверь мне снова открывала тётка. На этот раз она смотрела на меня с пристальным интересом, медленно водила взглядом с головы до пят, и я ощущала себя насквозь просвеченной рентгеном. Вот сейчас она видит аномально длинные клыки, втянутые в челюсти, теперь наблюдает, как бьётся моё сердце... ей что, так интересно проследить движение запечённой рыбки по моему кишечнику?
Закончив осмотр, тётка неожиданно улыбнулась мне. И ещё подмигнула:
-- Проходи-проходи, там он, -- указующий перст снова отправлял меня в комнату Гара. -- Ждёт -- не дождётся!