После трагического крестного хода, редкий человек отваживался выходить на поле, и никто уже не заговаривал о том, чтобы идти в лес. Народ притих и впал в тоску. Иные запили, другие сидели по домам, вооружившись, кто чем мог, и ждали.
— Ты, Тихон, успокойся. Не надо. Коровенку твою уже не вернуть.
— Знаю, что не вернуть. Кормилица она! Что мне теперь делать-то? Мужики? Как жить?
— Ну, видишь же, что делается.
— Пожили уже. Отжились.
Тихон прижал шапку к лицу.
— Лизка! Лизка — беги отсюдова!
— Мама!
— Прячься в подпол! Пошла, глупая!
Клавдия едва успела отскочить, как в сантиметре от ее головы, с гулом рассекая холодный воздух, мелькнул большой железный крест.
— Ироды! — заорал Ванька Торопов, вновь поднимая свое орудие. — Блудницы вавилонские!
Клавдия охнула и припала к земле.
Ванька был страшен — голый, грязный, с торчащими ребрами. Глаза его горели сумасшедшим огнем. От него сильно разило потом, водкой и кровью, которой он был вымазан с головы до ног. И еще страхом. Бездумным ужасом. Кто-то крикнул, что час назад Ванька забил до смерти Прохора — своего соседа. Жена и сынишка успели сбежать в лес, да так и не вернулись.
За спиной Ваньки показались трое мужиков. Они бежали молча, держа в руках вилы и поленья. Клавдия стрельнула на них глазами и проворно поползла в сторону. Ванька быстро обернулся, все еще держа свое орудие над головой, чудом успел увернуться от первого удара и обрушил крест на одного из нападающих.
— Нехристи! — заорал он.
Удар пришелся в шею. Голова противника с хрустом дернулась в сторону и свесилась под невообразимым углом. Тело рухнуло на грязную дорогу. Двое остальных, все так же молча, принялись мутузить Ваньку, кто во что горазд. Тот снова заверещал и рванулся вперед. Не ожидая этого выпада, мужики инстинктивно отступили: противник пугал их до безумия, словно черт, вырвавшийся из преисподней. Казалось, он совершенно не чувствовал боли. Увидев свободное пространство между врагами, Ванька бросился туда, пронесся вихрем по улице и исчез, свернув за ближайшую ограду.
Три пары глаз проводили его, а потом кто-то наклонился к лежачему.
— Ей богу, Христом клянусь — руку ему сломал, а он несется как баран… Ну? Что там?
— Мертвый…
Клавдия упала на землю и заголосила, взметнув руки в темное неприветливое небо.
Василию, деревенскому старосте, было страшно. Он стоял согнувшись, одной рукой опираясь о стену избы, и смотрел на темное пятно крови у себя на ладони. От кашля болели все внутренности, словно кто-то тыкал в них шилом. Ноги дрожали от слабости, а голова стала холодной, как кусок льда. Он смотрел остекленевшими глазами на кровь и повторял:
— Господи, господи, господи, — бесконечной, едва слышной скороговоркой.
Май 2006 года
День семнадцатый
Настя остановилась возле двери библиотеки и повернулась к матери.
— Пока. До вечера.
— До вечера, — отозвалась та, но с места не двинулась.
Девушка раздраженно подняла глаза к небу.
— Мааам! Мне что, и туда под конвоем?
— Я просто хочу, чтобы у тебя все было хорошо.
— Да у меня и так все хорошо! Просто прекрасно!
Настя поджала губы.
— Пока.
Она толкнула дверь, откинула капюшон и вошла. Лиза еще минуту постояла, запахнув тонкий дождевик, и, наконец, ушла. Настя смотрела в окно, пока та не скрылась из виду, растворившись в каплях дождя на стекле, и повернулась к Анне Олеговне.
— Я на полчасика отойду. Можно?
Женщина посмотрела на нее и укоризненно покачала головой.
— Иди.
— Спасибо!
Настя выскользнула в хмурое утро и быстрым шагом направилась к дому знахарки. Анна Олеговна, проводила ее глазами и снова покачала головой. Молодые люди — у них всегда находятся срочные и секретные дела, всегда что-то важное. Лиза была слишком строга с дочерью, с самого ее детства. Ни на шаг не отпускала от собственной юбки. В этом возрасте детям уже пора учиться самостоятельности, ответственности, а не прятаться чуть что за родителей. Анна Олеговна подумала, что, будь у нее самой дочь, она бы предоставила ей чуть большую свободу. Но дочери у нее не было, а с мужем она развелась десять лет назад — достаточно давно, чтобы память об этом померкла не только у нее, но и у всего поселка. Неожиданно библиотекарша почувствовала раздражение. Она вернулась за стол и стала бездумно перебирать карточки.
Настя решила пойти окольным путем, чтобы избежать ненужных встреч с кем-нибудь из знакомых. Она свернула на улицу Гоголя и оказалась среди мрачных, большей частью заброшенных домов, почти всегда пустующих. На обочине, рядом с покосившимся забором, почти утонув в высокой траве, стоял «Запорожец» со спущенными колесами и выбитыми стеклами. Старики, жившие здесь, давно перемерли, а молодежь подалась кто куда. Вырождение поселка, все ускоряющееся в последние годы, здесь было особенно заметно.