Адриан вышел с почты, довольно потирая руки. Насвистывая какую‑то незатейливую мелодию, он пошёл по улице, смотря по сторонам. Погода стояла прекрасная, светило солнце, на небе ни облачка. Улица была полна народу, весть о перемирии видно уже разошлась, лица практически у всех были довольные, если не сказать радостные. Валенрод вдруг почувствовал, как на душе у него стало радостно. Наконец‑то он почувствовал дома. Его прежние претензии к этому миру вдруг показались несущественными, а голод война и разруха всего лишь временными трудностями. Теперь он видел вокруг повсюду что‑то своё, родное. Своими ему казались и низкие длинные дома, и барышни в платьях, с прическами, отличающимися от мужских, и военные патрули на улицах. Даже следы разрухи и прежняя серость ныне не вызывали отвращения. Он был дома.
Ночью он отправился в лес за городом, у маленького ручья его уже ждал, присев на омываемый журчащей водой камень, человек в чёрном плаще с капюшоном, который был снят. Заметив Валенрода, он повернул голову, в лунном свете блеснуло лицо старого друга. Тот хитро улыбнулся и довольным голосом произнёс:
— Адриан чёрт тебя дери, сколько ж мы с тобой не виделись.
Домой Валенрод вернулся достаточно скоро, со своим приятелем у ручья он разговаривал не особо долго. Войдя в квартиру, он, не обращая внимание на Генриетту, которая стала ему что‑то бойко и безудержно рассказывать о том, что сегодня на ужин, прошёл к столу и, пододвинув стул, присел, сделав знак девушке сесть рядом. Она быстро вытерла руки о фартук, и села за стол сбоку от Адриана, настороженно смотря на него.
Валенрод бросил на неё косой взгляд, тяжело вздохнул и наклонился чуть вперёд, сложив руки на столе перед собой, переведя взгляд на них.
— Я должен рассказать вам одну страшную тайну, — он взглянул на девушку, та всё ещё смотрела на него явной настороженностью, явно взволнованная его действиями. — Говорить об этом я вам не должен, но и скрывать это от вас не имею права.
Глава третья. ПАТРИОТИЗМ И ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ
Рухнув на пол, Адриан выпрыгнул из зеркала, оглядываясь по сторонам, он поднялся и отряхнулся. Лейтенант никак не мог привыкнуть к перемещению через эти чертовские устройства. Старик сидел в старом кресле в углу комнаты в своей обычной позе, заложив ногу за ногу и положив обе руки на трость, которая упиралась в пол. С сосредоточенным лицом Валенрод прошёл между зеркалами. Пройдя мимо своего нового знакомого, он резко развернулся и прошёл в противоположную сторону, затем произнёс, бросив на сидевшего в кресле настороженный взгляд.
— Сколько всего существует таких зеркал?
— Тысячи, здесь лишь малая часть.
— Не юродствуйте, я говорю про эти ваши, как их…
— Гельбертонские, так и я про них. Тысячи, таких вот как эти примерно одинакового размера, рассчитанные на проход человека.
— Но где они находятся вы мне, разумеется, не скажите.
— Почему же, молодой человек, разве мне от вас необходимо что‑то скрывать, наоборот, я и покажу и расскажу, где находятся остальные, если хотите, могу даже карту нарисовать.
— Ладно, а что значит: рассчитанных на проход человека? Сквозь них что ли не только люди могут проходить? — Адриан остановился и пристально посмотрел на старика.
— Да всё что угодно. Если иметь Гельбертонское зеркало достаточного размера, то можно провести сквозь даже тяжёлую технику.
— Даже танки?
— Да хоть танковую дивизию.
— А самолёты?
— Ну, в принципе, можно перетащить, если, например, убрать крылья и приделать уже на этой стороне.
— А может сразу небесный эсминец, — Валенрод присел на корточки, взявшись за подлокотник, и пристально посмотрел в глаза старика, после чего усмехнулся, встал и пошёл к лестнице.
— Трудно, но осуществимо, — спокойно произнёс старик.
Адриан обернулся, посмотрел на него, словно проверял: не послышалось ли ему, и стал медленно спускаться по ступеням.
— И что же вы теперь собираетесь делать, друг мой ситный, — окликнул Адриана его новый друг, спустившийся вслед за ним на первый этаж.
— Хороший вопрос, — Адриан остановился и повернулся, картинно разведя руками. — Я как раз собирался над ним думать.
— Чтобы спасти свой мир вам придётся уничтожить чужой, надеюсь, вы это понимаете?
— Прекрасно понимаю, и это самое паршивое.
— Когда Ланарис придёт сюда с армией…
— Здесь будет резня. Эти бабы упёртые, будут сопротивляться до конца, и этот конец им быстро обеспечат. Когда сюда войдёт Лавразийская армия, все фонари превратятся в виселицы, а возможно на город просто сбросят лучевую бомбу, было б только с чего сбрасывать.
— Жалко их, — старик саркастично причмокнул и покачал. — Особенно жалко Селецию, как дочь мэра её повесят одной из первых.
Адриан злобно посмотрел на него исподлобья, повернулся и пошёл к двери, когда он уже взялся за ручку, и собирался её повернуть, то услышал из‑за спины.
— Как патриот вы обязаны немедленно сообщить Ланарису о зеркалах, но как человек… допустить смерть этих людей, тем более, одна их них вам небезразлична. Во истину выбор есть всегда, но свой как я вижу, вы уже сделали.