Антициклон

— Слышь, Леха, забирай мой пай, — вдруг произнес Климов. — Правда, забирай. Мне она все равно ни к чему.

— Як же «ни к чему»? — растерянно пробормотал Леха, но в глубине его глазок засветилась плохо скрываемая радость. — Ну, спасиби...

— И мою тоже забирай!

Погожев даже своим ушам не поверил — отдавал свой пай Витюня. И кому? Тому самому Лехе, жадность которого не раз доводила Витюню до белого каления. И другие тоже не поверили. Это было видно по их ухмылочкам. Все ждали подвоха. Видимо, того же ожидал и Леха. И постарался упредить Витюню.

— Да пишов ты! — отмахнулся он от поммеха.

— Вот брашпиль недоделанный! С ним по совести, а он на тебя же фалы поднимает, — фыркнул Витюня и сплюнул за борт. — На кой она мне два десятка. У Сени другое дело. У него полон дом колорадских жуков. — Это он о Кацеве, окрестив колорадскими жуками его ребятню и многочисленных родственников. — А нам с женой много ли надо. Пару качалочек на жареху.

Глубоко сидящие глазки Лехи забегали из стороны в сторону. Видимо, он еще не был уверен, что все это правда, а не розыгрыш. Взгляд его натолкнулся на Погожева и застыл в выжидающем вопросе.

«Нет, видно, мой разговор с Лехой насчет крохоборства не достиг цели», — с легкой усмешкой вспомнил Погожев свою «воспитательную работу» на камбузе во время тумана. Но, удивительно, прежней неприязни к Лехе он не почувствовал. Больше того, Погожеву показалось, что он немного понял Леху, с его легко ранимым сердцем и вбитыми самому себе в голову мыслями выбиться в люди при помощи денег. И тут какая-то внутренняя сила заставила Погожева последовать примеру Климова и Витюни. Хотя он сам еще толком не знал, зачем это делает.

Леха просто обалдел от счастья. Погожеву показалось, что от счастья у него даже задвигались хрящеватые, плотно прижатые к голове уши. Он смеялся, благодарил всех. И вдруг лицо его вытянулось в паническом испуге.

— А як же ее унесу? — упавшим голосом спросил он.

И тут раздался такой взрыв хохота, что даже кэпбриг свесил с мостика лохматую голову, чтобы узнать причину бурного веселья. Леха тоже улыбался, только чуть виновато и застенчиво.

— Не падай духом, Леха! Поможем, — заверил Витюня и похлопал кока по плечу.

Леха некоторое время молча глядел на рыбу, потом на каждого рыбака в отдельности, и тень заминки пробежала по его лицу:

— Це шо ж такэ получается, хлопцы?

— Ты не волнуйся, Леха. Если сказали поможем, значит, поможем, — подтвердил Климов.

— Та ни, — как от боли, поморщился кок.

— В чем же тогда дело?

Рыбаки насторожились, озадаченные переменой настроения Лехи.

— Шо же такэ получается... Шо я, жадюга якый?..

— Почему «жадюга»? — сказал Погожев спокойно, без улыбки. — Тебе мало двадцати рыбин? Пожалуйста, мы тебе по-товарищески дарим свое. За хорошую поварскую работу.

— Точно, Леха, — подтвердил Витюня. — Георгич прав на все сто процентов.

И опять тень заминки пробежала по раскрасневшемуся лицу кока. В Лехе шла борьба: ему очень хотелось забрать всю эту рыбу и в то же время его что-то удерживало от этого. Наконец он выдохнул из себя с безнадежной решимостью:

— На кой вона мне стилько-то?

— Тебе виднее, — сказал Погожев.

— Та шо там «виднее». Мы тэж, як Витюня, удвох с жинкой живем. Мне и... двадцати хватит. — И, видимо спохватившись, что такой куш скумбрии безвозвратно ускользает от него, вдруг замялся, отвел глаза в сторону и уже тише добавил: — Ну, може ще с десяток и досвыд... Мне чужое не треба...

— Смотрите, братцы, какой у нас Леха сознательный! — притворно изумился Витюня. — Хоть бери и срочно ему в коммунизм путевку выписывай.

— Давайте так, — перебил Витюню Погожев, — кому сколько нужно, чтоб угостить свежей скумбрией родню, пусть тот столько и возьмет. Остальную — на приемку.

— Словом, как при коммунизме, — дополнил Витюня.

Погожев поднялся на спардек к Осееву. Следом за ним на ходовом мостике появился Леха.

— Ну что, Леха, так и не хватило у нас пороху не то что на цветной телевизор или на холодильник, но и на гармошку, что обещана за третье место, — сказал Осеев, окинув взглядом Леху, все еще окончательно не пришедшего в себя после дележки мугана.

— Не гармошка, а баян, — поправил Леха, переступив с ноги на ногу.

— Один хрен, все равно не наш.

— Так ще же на лову не вечер, кэп, — сказал Леха и неуверенно улыбнулся. Солнечный свет глубоко проникал в его карие глазки и зажигал в зрачках золотые искорки.

Погожев с Осеевым переглянулись: мол, смотри-ка, наш-то Леха как заговорил. А мы думали, что он для рыбацкой жизни человек потерянный.

— Точно, Леха! — согласился с коком Осеев. — Еще не вечер в вашей с тобой рыбацкой профессии. Да и голову нам вешать не от чего — поработали мы на совесть. Так ведь, секретарь?

— Очень самокритично, товарищ член партбюро, — сказал Погожев.

Осеев рассмеялся.

— Критика и самокритика у нас еще будет. А сейчас перед нами дом, жена, дети... Леха, что это ты до сих пор ребятней не обзавелся? Какой же моряк без детей...