Антивыборы 2012

Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Эту марксистскую формулу признают теперь даже не марксисты. Но наиболее жизнеспособно то общество, которое предоставляет своим гражданам наибольшую степень личной, внутренней свободы, сочетая эту свободу с экономической и политической. За тем, чтобы степень этих свобод была не ниже, но и не выше допустимых пределов должно следить государство. Собственно в этом и заключается одна из его наиважнейших функций. В качестве наиболее удачных примеров того, как это делается и как это следует делать, я всегда привожу современную Швецию и Норвегию. Я намеренно не вдаюсь здесь в полемику с Ильиным относительно того, где было больше внутренней свободы — при самодержавии, этом воплощении российской авторитарности, освященном Православной Церковью, в «католических» обществах, где со времен Канта свобода личности ставится выше интересов государства, либо при социализме, где, как считает Ильин, внутренняя свобода уничтожается полностью. Я бы сказал, что любое тоталитарное государство, а советское государство — лишь одна из его разновидностей, известных нам в новейшей истории, — стремится к полному уничтожению внутренней свободы. Авторы примитивных схем роботизации человечества, тотального подчинения людей той или иной политической идее, никогда не понимали, что человек внутренне свободный всегда, подобно Галилею с любой инквизицией закончит свой спор словами «А все-таки она вертится!». То, что она не вертится, он может признать под пытками, или под угрозой им подвергнуться. Но никогда не поверит в это, как бы его ни мытарили. Главный урок ХХ века заключается в том, что в споре со свободным человеком тоталитарное государство всегда проигрывало.

Социализм (реальный) в СССР, а вслед за ним и повсюду в Европе, не выжил, прежде всего, потому, что государство, развивая экономические и политические свободы, подавляло свободу личности, т. е. внутреннюю свободу. Правившая советская и партийная бюрократия не осознавала, что без внутренней свободы все другие свободы обречены на то, чтобы обратиться в свою противоположность — в несвободу, регламентацию программного типа, если не рефлекторного, во всеобщее лицемерие, наконец. В результате, чем больше государство подавляло внутреннюю свободу, тем активнее было внутреннее сопротивление у советских людей этому подавлению. Хотя бы в силу естественного стремления людей к самосохранению в качестве мыслящих существ, в силу протеста против роботизации общества. Инакомыслие, внутренняя свобода действительно, в полном соответствии с формулой Энгельса становились осознанной необходимостью. Духовная жизнь была последним убежищем человека и единственной его возможностью сохранить в себе человеческое. Поэтому число не столько диссидентов, сколько инакомыслящих, неуклонно росло. Поэтому люди слушали «голоса из-за бугра», хотя за это выгоняли из партии, а при Сталине даже сажали. Поэтому по рукам ходила запрещенная литература, а без политических анекдотов не обходилась ни одна компания. В советские годы мы жили очень богатой духовной жизнью, о которой теперь можно только мечтать.

Отцы «перестройки», между тем, в силу своей бюрократической ограниченности и непонимания не только самого марксизма, но и психологии нормального человека, диалектической взаимосвязи подавления и свободы не поняли, а значит, не поняли и главного — почему коммунизм оказался бесплодным, почему существовавшая в странах «реального социализма», прежде всего в СССР, система не воспроизводилась.

Попадая на Запад в советские времена, эмигранты из СССР не могли освободиться от привычек Homo Soveticus, пока жили в обществе себе подобных. Но, как только они начинали жить самостоятельной жизнью в тех странах, куда попали, и с советскими, даже бывшими, более не общались, Homo Soveticus в них быстро сходил на нет. Нечто подобное произошло и в СССР, когда наши партократы «разрешили» инакомыслие без всяких на то ограничений и отменили пропагандистские прививки от «идейной заразы». В результате с нами произошло то, что происходит с автомобилем на крутом спуске, если у него снять тормоза. Ведь в отличие от западного человека, у которого жандарм сидит в голове, у советского человека был жандарм только внешний. Внутри у русского человека, какой бы режим в России ни установился, места для такого надсмотрщика за его мыслями и поступками не было никогда. Вроде бы и мелочь это для большой государственной политики. Ан — это и есть одна из основных причин развала нашей великой державы.