Читаем Антология черного юмора полностью

Антология черного юмора

Он достал ее сноваИз кармана худого,Повертел так и сякИ одно только словоС губ слетело: «Бедняк!»Он склонился над нею,Но, дыханием грея,Ужаснулся и самМысли той, что злодеюМозг сверлит по ночам.В миг сердечной растравыОн прожег ее лавойСлез, прибавив теплаКомнатушке дырявой,Что насквозь протекла.Стал тереть что есть силы,Чтоб бедняжке застылойПрежней жизни придать,А она все спешилаВглубь зарыться опять.Снова, бедную, вынул,Поглядел, отодвинул,Меря вес и длину,И, как прежде, отринулТу же думу одну.Изнывая, тоскуя,К ней припал в поцелуе,Но, от страха бледна,«Вспомни пору былую!» —Возопила она.Сжал ее и обратноВозложил аккуратноНо свой бедный брегет,Отвечавший, понятно,Звуком — тягостей нет.И решился, мрачнея,Он разделаться с неюРазом, наверняка.«Недурная затея —Заморить червячка».Перегнул,Обломил,ТесакомОтхватил,Вымыл,В печь положил,Потушил,Проглотил.Говорила же в детстве ребеночку мать:«Аппетит нагуляешь — будешь руки глодать».

(Пер. Б. Дубина)

ЗАМЕТКИ БЕЗ НАЗВАНИЯ

Идти можно и потеряв голову.

Есть сердца, подобные бутылкам вина, что, обернув смоченной тканью, выставляют на солнцепек. Тряпка горяча, как огонь, а содержимое бутылки холоднее льда.

Обещания и истина — точно шары, которыми, играя, перебрасываются люди; только в отличие от шаров они повисают в пустоте.

(Черный человек с бледным лицом)

ЕЩЕ ОДИН ГОД ЗАМЕТОК БЕЗ НАЗВАНИЯ

Ель, что идет на изготовление гробов — растение вечнозеленое.

Ах, как жалко, что женщинам приходится есть — пусть бы и клубнику со сливками!

Нет единицы вернее той пары, из которой вырастает тройка.

Я слишком люблю женщин, чтобы скрывать от них очевидную истину: все они иногда злодейки. — Уж извините меня за подобную грубость, но и из моего смиренного кладбища лезут временами смеющиеся кости.

Захолустный городок — настоящая дыра, а наполняющие его великие идеи — забившаяся в нее крыса.

Однажды я видел почтовый ящик на кладбищенских воротах.

Вот было бы смеху, коли все, что люди не брали бы в руки, приставало к коже на манер бородавок — тогда бы на свете остались одни торговцы ляписом.

Что в Лувре, что в окрестных лавках — одни портреты по пояс да гипсовые статуэтки, но как чужды они друг другу, как далеки от жизни! Нет больше Фигаро, соединявшего такие же холсты и целебную крошку, чтобы изготовить перевязку для больных глаз (так, по крайней мере, считают академики).

Все или ничего. — Три эти слова послужат прекрасными очками дамам, которые заявляют, что читать могут лишь по книге нашего сердца; Все и Ничего встанут на место стекол, а Или дужкой изогнется вокруг носа.

Вообразите себе газету: роскошная бумага — сама земля; изысканные литеры — белый день; тончайшие чернила — ночь! Все пишут, все читают — вот только понять никто не может.

Минуты в дешевых гостиницах — что крылья без птицы.

Какой это все-таки ужас — длинные ногти на прекрасных ручках![17]

Мы вовсе не добры по природе: просто довольны собою.

Для того, чтобы в рассуждениях появилась горечь, необходимо лишь вообразить замок, отпираемый рукою живого человека — а затем представить себе кладбище, где руки мертвецов замерли без движения.

(Черный человек с бледным лицом)