Антология «Дракула»

Джексон был немало удивлен: обыкновенный черный короб эбенового дерева, когда-то гладкий и отполированный, сейчас обветшалый и потускневший, подобно остальным окружавшим их предметам. Никакого фамильного герба или статуэток склоненных горгулий. Казалось, он всегда находился здесь, обыкновенный театральный инвентарь — раньше часто используемый во многих постановках, теперь всеми забытый и давно пылившийся в углу.

Люси открыла крышку гроба и в ужасе отпрянула назад. Даже Джексон едва мог сдержать рвотные позывы от вырвавшегося наружу смердящего зловония.

Все внутреннее пространство гроба было коричневым от расплывшихся пятен засохшей крови.

— Бог мой, — пробормотала Люси, отступая назад, — он превратился в монстра.

Она присела на расшатанный стул, который натужно заскрипел и покачнулся под ее весом, закрыла лицо руками и отвернулась в сторону.

Джексон понял, что она плакала.

— Люси… что… — Опустившись перед ней на колени, он нежно обнял ее ноги.

— Увидев все это и осознав, во что он превратился… Я знала, что будет страшно, но чтобы настолько…

— Значит, мы все правильно делаем.

Люси с трудом взглянула ему в глаза, нерешительно кивая:

— Мы… Но ты не представляешь, как мне тяжело. Я так сильно его любила.

Джексон отшатнулся, как будто она его ударила.

— Ты… любила его? Но ведь он…

Она раздраженно перебила его, не дав договорить:

— Да, я любила его. Он — единственный, кого я по-настоящему любила. Он подарил мне жизнь. Как могла я не любить его и не восхищаться им? Ни один человек на свете никогда не был мне так дорог и никогда не значил для меня так много, как он. Все остальные в моей жизни просто призраки.

— Даже я?

Люси замерла, осознав свою ошибку, и, медленно повернувшись к нему, неуверенно улыбнулась, пытаясь исправить положение. Нежно обнимая, она прильнула к его широкой груди, но Джексон был непреклонен.

— Когда я стану свободной от той власти, которую он имеет надо мной, все будет совершенно иначе… Ты станешь единственным, с кем я разделю свою новую жизнь.

Джексон позволил увлечь себя долгим поцелуем и страстными объятиями, целиком отдавшись нахлынувшему чувству. Но где-то в подсознании снова и снова всплывали ее слова, и разум хладнокровно оценивал возможные варианты.

Впервые с момента своего перерождения он не испытывал чувства нестерпимого голода.

Свободный, он парил над городом, смутно сознавая, что ищет. Что бы это ни было — романтика, оправдания, приключения, возможность все упростить, — он не сможет это найти. Не здесь и не сейчас. В его душе была пустота, и даже кровь не могла бы принести сейчас облегчения.

Когда на горизонте забрезжил рассвет, он увидел, какие нежные невесомые тона предшествуют появлению солнца, и впервые за несколько дней, а может, и несколько долгих лет принял осознанное решение: сегодня я буду встречать рассвет.

Но как только насыщенные розовые и золотые тона окрасили небо, затаенные внутри него древние инстинкты одержали верх, подобно тому как неведомое первобытное желание выжить заставляет человека дышать. Не отдавая себе отчета, он бессознательно устремился прочь от зарождающегося света. Раздираемый противоречиями и бесконечно разочарованный, он понял, что вновь оказался заключенным в тесном пространстве своего гроба, крышка которого опустилась, скрывая его от губительного света, дающего освобождение.

Они молча наблюдали, как Дракула появился в комнате: туманной дымкой скользнул через вентиляционное окошко прямо в гроб, где уже обрел свою истинную форму. Подняв худую руку, он поспешил плотнее закрыть спасительную крышку гроба.

Люси передала Джексону кол и деревянный молоток; ошеломленный происходящим, полицейский послушно взял их, внезапно осознав, что главную роль в этом деле она всегда отводилаему. Девушка склонилась над гробом и застыла, ее лицо окаменело. Наконец она положила руку на крышку гроба и, обернувшись к Джексону, произнесла одно единственное слово:

— Сердце.