Антология философии Средних веков и эпохи Возрождения

Так как, сколько я вижу, болезнь пустила глубокие корни, то залечить ее поверхностно было бы бесцельно, ибо она вскоре проявилась бы снова; необходимо удалить ее с корнем. Но я недоумеваю, с чего начать; многочисленность твоих бед пугает меня. Но чтобы облегчить себе задачу, я буду обсуждать каждую вещь в отдельности. Итак, скажи, что тебе кажется наиболее тягостным?

Франциск.

Все, что я первым увижу, все, что слышу, все, что чувствую.

Августин.

Из всех вещей почти ни одна тебе не нравится?

Франциск.

Или ни одна, или очень немногие.

Августин.

Когда бы по крайней мере тебе нравились вещи, служащие ко спасению! Но я прошу тебя, ответь, что тебе в особенности не нравится?

Франциск.

Я ответил уже.

Августин.

Всему этому виною та acidia, о которой я говорил. Тебе не нравится все твое?

Франциск.

Чужое не менее.

Августин.

И это происходит от той же причины. Но, чтобы внести некоторый порядок в нашу беседу, скажи, претит ли тебе все твое так сильно, как ты утверждаешь?

Франциск.

Перестань мучить меня пустыми вопросами. Претит больше, чем можно выразить.

Августин.

Следовательно, тебе противно то самое, что многим другим внушает зависть к тебе?

Франциск.

Кто завидует несчастному, тот, очевидно, сам крайне несчастен.

Августин.

Но что тебе наиболее претит из всего?

Франциск.

Не знаю.

Августин.

А если я буду перечислять, ты признаешься ли?

Франциск.

Признаюсь искренно.

Августин.

Ты гневаешься на свою судьбу.

Франциск.

Могу ли не ненавидеть ее, надменную, жестокую, слепую, без разбора вершащую земные дела?

Августин.

В общей форме эта жалоба касается всех. Будем исследовать теперь твои личные неудовольствия. Если окажется, что твои жалобы несправедливы, примиришься ли ты?

Франциск.

Убедить меня очень трудно, но если ты докажешь мне это, я успокоюсь.

Августин.

Ты находишь, что судьба поступает с тобою слишком скаредно?

Франциск.

Нет, слишком несносно, слишком несправедливо, слишком высокомерно, слишком жестоко.

Августин.

У комических поэтов выведен не один жалующийся, но тысячи, и ты пока только один из многих; лучше бы ты принадлежал к числу немногих. Но так как эта тема до такой степени избита, что едва ли можно прибавить к ней что-нибудь новое, желаешь ли ты к старой болезни применить старое лекарство?

Франциск.

Как угодно.

Августин.

Итак, скажи: заставила ли тебя бедность терпеть голод, или жажду, или холод?

Франциск.

Моя судьба пока еще не доходила до такой свирепости.

Августин.

А сколь многие терпят эти лишения изо дня в день!

Франциск.

Употреби другое лекарство, если можешь, ибо это мне не помогает. Я не из тех, кому среди собственных бед радость видеть вокруг себя полчище несчастных и плачущих, и подчас я скорблю о чужих страданиях не меньше, нежели о моих собственных.

Августин.

И я не говорю о радости, но я хочу, чтобы это зрелище утешало человека и чтобы, видя чужие судьбы, он научился быть довольным своею. Ибо не могут все занимать первое место; иначе как же явится первый, если за ним не будет следовать второй? Вы, смертные, уже должны быть довольны, раз вы не доведены до крайности, раз из столь многих козней судьбы вы терпите только умеренные. Впрочем, и тем, кто несет тягчайшее бремя, можно помочь более острыми лекарствами; ты же в них совсем не нуждаешься, так как судьба обошлась с тобою не слишком сурово. Но вас ввергает в эти горести то, что каждый, забывая о своем жребии, мечтает занять первое место, так как — о чем я уже говорил — все не могут занимать это место, то за безуспешными попытками следует негодование. Если бы люди понимали, сколь тяготно высшее положение, они не домогались, а боялись бы его; это доказывается свидетельством тех, которые ценою великих усилий вознеслись на вершину почестей и которые вскоре начинали проклинать слишком легкое исполнение своих желаний. Эту истину должны были бы знать все, особенно ты, которому долгий опыт доказал, что высшее положение есть всегда трудная, тревожная и во всех отношениях жалкая доля. Отсюда следует, что нет такого положения, которое не давало бы повода к жалобам, потому что и достигшие желаемого, и потерпевшие неудачу одинаково предъявляют законные причины жаловаться: одни считают себя обманутыми, другие — несправедливо обойденными. Поэтому следуй совету Сенеки: «Видя, сколько человек тебя опередило, думай о том, сколько их остается позади тебя; если хочешь выказать себя благодарным по отношению к Богу и своей жизни, думай о том, сколь многих ты опередил», — и, как он говорит в том же месте, — «назначь себе границу, которой ты не мог бы переступить, даже если бы пожелал».

Франциск.

Я давно уже указал моим желаниям определенную границу, если не ошибаюсь — весьма скромную, но наглость и бесстыдство моего века таковы, что скромность провозглашается тупостью и ленью.

Августин.