Антология гуманной педагогики

Авл Гелий, взявший на себя труд развеять сомнения соотечественников относительно «humanitas»[195], подчеркнул, что верное по смыслу употребление этого слова встречается у Варрона и Цицерона, описывающих образованных и просвещенных в науках людей. Видимо, для краткости Гелий приводит пример только из Варрона. По иронии судьбы, сочинение Марка Варрона «О воспитании детей» («De liberis educandis») утрачено, и не представляется возможным рассуждать о его вкладе в становление гуманной педагогики, чего нельзя сказать о Цицероне, который не написал ни одного педагогического сочинения, но его вклад неоспорим. В сочинениях разной тематики Цицерон употреблял термин «humanitas» в достаточно широком спектре значений, не пренебрегая ни одним из двух смысловых акцентов, обозначенных в очерке Гелия. Более древние значения «humanitas», связанные с греческим «ϕιλανθρωπία», у Цицерона соседствовали и даже интегрировались с более поздним значением, обращенным к греческому «παιδεία». Цицерон обозначал термином «humanitas» образование, цивилизованное общество, человеческую природу, культурность, воспитанность, доброту и многое другое. Там, где понятие «humanitas» имеет у Цицерона педагогическое содержание, он говорит о результате образования (некой норме образованности и культурности в масштабе империи) или о процессе образования в масштабе конкретного человека (глубоко личном пути к добродетели).

Еще одним термином, который образовывал педагогический дискурс Цицерона, являлся термин «otium». Цицерон обращался к нему, когда хотел подчеркнуть значимость сферы досуга, который был самовыражением, а не свободным времяпрепровождением. Такой спектр значений снова выбивался из традиционной древнеримской дискурсивной канвы. «Политическая обстановка последних десятилетий республики, когда отстранение от государственной деятельности было еще не самым худшим итогом неудачной карьеры, закрепляет за термином otium в качестве одного из значений "вынужденный досуг", или "отставка"»[196]. Цицерон трансформирует это понимание, определяя досуг не как особою форму завершения политической карьеры, а как ее продолжение в сфере воспитания самого себя. Желание «забыть о форуме и о делах государства и проводить жизнь в покое» и занятиях науками (Plut. Cic. 4)[197], по его мнению, возникает у человека, который все еще желает приносить пользу государству, но вынужден уйти из политики. Он подчеркивает, что такой досуг – не правило, а скорее исключение на благо своему государству и самому себе. Цицерон поясняет это так: «…при избрании всего жизненного пути мы должны прилагать гораздо большую заботу к тому, чтобы в течение всей своей жизни оставаться верными себе и, исполняя любую обязанность, не совершить оплошности» (Cic. Off. I.33.119)[198]. Жизнь в досуге описывалась им через humanitas, которая была «свойством внутренним, воспитывалась раздумьями и попытками познать себя и ближнего»[199]. Для Цицерона воспитание себя для самого себя помещалось между «otium» («досугом» с его направленностью на человека) и «negotium» («делом», «занятием» с его направленностью на общее дело). В трактате «Об обязанностях» Цицерон имплицитно связывает «humanitas» и «otium», рассуждая о человеке: «И это совсем не малая сила его природы и разума – в том, что только одно это живое существо чувствует, что такое порядок, что такое подобающее, какова мера в поступках и высказываниях» (Cic. Off. I.4.14)[200].

Своеобразный педагогический дискурс Цицерона, выстроенный в Риме на фоне перехода от республики к империи, исходил из отрицания существующих смысловых границ. Привычные для римлянина понятия в сочинениях Цицерона наполнялись педагогическим содержанием и оформляли его концепцию воспитания культурой. Цицерон обозначил, что в фокусе педагогической реальности находится человек в дискурсивном пространстве той культуры, к которой он принадлежит, задолго до того, как педагогическая рефлексия такого рода обрела выражение в терминах «дискурс» и «реальность». Педагогический дискурс Цицерона своеобразен и сложен как по форме, так и по содержанию. Попытавшись обратиться к его ключевым понятиям, повторим слова из расширенного комментария переводчика к «Рассуждениям о Цицероне» Монтескье: «Не могу утверждать, что мне удалось справиться с мыслью Цицерона…»[201].