Последний, узнав о случившемся, был так потрясен, что не мог удержаться от слез в присутствии советников и военных трибунов, наговорив при этом много лишнего. Квириты[59]
поразили его в самое сердце, ибо он страдал не столько от того, что у него отняли командование, сколько от того, что его передали именно Марию.Новый главнокомандующий, прибыв в Африку, повел беспощадную истребительную войну. Вся Нумидия была предана опустошению и залита кровью. Впрочем, и Марий не оправдал в полной мере тех ожиданий, которые на него возлагали в Риме, потому что военные действия продолжались еще почти два года, пока предательство Бокха[60]
не положило конец этой слишком затянувшейся эпопее.По возвращении из победоносного похода Марий и его легионы застали Рим, полнившимся тревожными слухами. Из Нарбоннской Галлии сообщали, что кимвры явно готовятся к вторжению в Италию этой же весной, заключив союз с тигуринцами[61]
, тектосагами[62] и даже некоторыми германскими племенами. В самой Италии спешно собирались войска союзников. Из провинций отзывались все римские граждане, проходившие там военную службу. В сенате под воздействием страха, охватившего население, все больше склонялись к мысли, что необходимо привлечь к участию в войне войска союзных царей и тетрархов[63].В городе, как это обычно бывает, молва передавала рассказы о чудесах, знамениях и грозных явлениях природы. Появилось множество халдеев[64]
и прочих предсказателей будущего. Они указывали на неблагоприятное положение звезд и призывали римлян к совершению новых очистительных и умилостивительных жертвоприношений богам и чуждым демонам, напоминая о кощунственном преступлении весталок[65], из-за которого разгневанные божества покарали Рим неудачами в войнах со скордисками[66], кимврами и тигуринцами. Они говорили, что искупительные человеческие жертвоприношения, совершенные десять лет назад по рекомендации Сивиллиных книг[67], оказались явно недостаточными — жесточайший разгром сразу двух римских армий при Араузионе был явным этому свидетельством. От бродячих прорицателей не отставали и римские жрецы, толкователи знамений и различного рода предвестий. Они в один голос утверждали, что поражение под Араузионом явилось священным возмездием за святотатство Квинта Цепиона в Толозо и требовали привлечь его к судебной ответственности. Сенат, желавший хоть как-то успокоить народ, принял обет устроить десятидневные всенародные молебствия, если положение государства улучшится, а также назначил следователей по делу Цепиона На фоне всеобщей тревоги и уныния победа Мария над Югуртой выглядела особенно блестящей. Из Сирии приехала знаменитая пророчица Марта и сразу объявила Мария избранником Великой матери богов Кибелы[68] для спасения Италии. Огромное впечатление произвело на суеверные души римлян сообщение гаруспика[69], который в день отъезда Мария из Африки увидел знамение, предвещавшее великое и славное будущее уроженцу Арпинской земли.Торжественное заседание сената в храме Беллоны закончилось.
Сенаторы выходили из храма, окруженного густой толпой жрецов, флейтистов, трубачей и общественных служителей. Сенаторы были одеты в ослепительно белые тоги. Головы их украшали венки из лавра. В руках они держали лавровые ветви.
Построившись в колонну на дороге, ведущей к Фламиниеву цирку, сенаторы двинулись вперед и вскоре перешли через ручей по каменному мосту, направляясь к воротам цирка, называвшимся Триумфальными.
Цирк встретил их оглушительными рукоплесканиями и бурными приветствиями, которые вскоре переросли в мощный клич, повторяемый тысячами голосов:
— Ио! Триумф!.. Ио! Триумф!
Шествие возглавляли высшие магистраты республики: консул Гай Флавий Фимбрия и оба городских претора, Гай Меммий[70]
и Луций Лициний Лукулл[71]. Рядом с ними шли принцепс сената[72] Марк Эмилий Скавр[73] и консуляр[74] Квинт Цецилий Метелл Нумидийский, удостоившийся чести шествовать в почетном первом ряду за свои победы в Нумидии.Прозвище «Нумидийский» Метелл с единогласного решения сената получил в позапрошлом году вместе с триумфом, который ему великодушно предоставило народное собрание, хотя война с Югуртой еще продолжалась.
Конечно, благородный и честолюбивый Метел испытывал не самые лучшие чувства, принимая участие в сегодняшнем празднестве. Это было торжество его ненавистного врага, о котором он даже слышать не мог хладнокровно. Он с гораздо большей охотой провел бы этот день в своем загородном имении. Но Метел собирался выставить свою кандидатуру на предстоящих в этом году цензорских выборах. Поэтому ему очень важно было произвести сегодня на сограждан благоприятное впечатление и не подавать лишнего повода для разговоров о своей непомерной гордыне. В данном случае он выглядел как человек, поставивший всеобщую радость победы над врагами Рима выше личной обиды.
Хотя в цирке стоял сплошной гул от аплодисментов и криков, все же можно было различить обращенные к Метеллу возгласы:
— Да здравствует Метелл!..
— Да здравствует Метелл Нумидийский!..