Антология осетинской прозы

Мать… Если бы Азаухан была жива, не пришлось бы ему, Афаю, вот так подслушивать. От матери Заира не стала бы таиться, сама бы ей выложила все тайны сердечные. И мать поняла бы ее, нашла бы для нее нужные слова. А что отец? Старый волк. С ним своими чувствами не поделишься, ему такие вещи не поведаешь. У него и мысли по-другому складываются. Он — глава семьи, блюститель родовой чести…

Ну, а как же все-таки быть, если матери нет? Как тогда? Что ж, значит, Афай должен стать для своих дочерей не только отцом, но и матерью.

Нескончаемой метелью вихрятся думы. Афай понимает, что вот-вот решится судьба старшей дочери. Эта мысль вселяет в него и отраду и тревогу. Наступит лето, и у Заиры начнется своя жизнь. Останется Афай с младшей. Будут жить вдвоем. Потом и младшая уйдет. А там что? Что ждет его дальше?.. Жениться, искать счастья заново?

Совсем расстроился Афай. Посмотрел в окно. Вечереет, но туман еще не опустился на землю. За дверью чему-то смеется Изета. Видно, кончили шептаться. Он встал, оделся, взял палку и вышел.

— Куда это ты собрался на ночь глядя? — спросила Изета.

— Загляну в правление. Скоро вернусь.

В правлении было пусто. Тогда Афай решил навестить кого-нибудь из стариков — ему нужны были люди, которые годы войны прожили в ауле. Он зашел к одному, к другому. Даже разыскал женщин, видевших из щели, как лейтенант спасал людей во время бомбежки. Того лейтенанта все в один голос хвалили, но кто он такой — ни одна душа не знала. Считали его погибшим.

И на другой день Афаю не удалось ничего узнать. Он уже склонялся к тому, чтобы прямо расспросить обо всем Заиру, на в последний момент все-таки отказался от такой мысли.

«Что ж, если они и впрямь созданы друг для друга, пусть сами меня ищут», — решил Афай и больше никуда не ходил, ни у кого ничего не выпытывал.

А время шло. Ведь жизнь — не вода в колодце, на месте не стоит. Она, как известно, прошлым не довольствуется. Если все время оглядываться назад — далеко не уйдешь.

Никто не мог упрекнуть Афая в том, что он позабыл прошлое и не ценит былого счастья. А вот за то, что не смотрел вперед, — осуждали. И не только близкие родственники, но даже родня Азаухан.

Один за другим являлись к нему добрые советчики и уговаривали — женись, устрой свою жизнь, нельзя же так. На пиру ли у кого, на похоронах или так, при встрече с соседями, он неизменно слышал:

— Пора тебе о семье подумать.

Как-то воскресным днем Афай что-то мастерил у себя во дворе. И дважды к нему приходили добрые люди — звали его, сначала в один дом, потом в другой. Но он в обоих случаях ответил отказом. После Афай завел разговор с Заирой об этих приглашениях:

— Ну, дочка, как же нам быть? Ты что скажешь?

— Я скажу то же, что и люди, — ответила она и опустила голову.

Отец отвернулся и, будто самому себе, печально объяснил:

— Никто и ничто не разрушит мою семью…

— Папа, поступи, как тебе советуют, — продолжала Заира. — Ни я, ни Изета не будем против. Все равно мы тебя никому не отдадим… — Она порывисто обняла отца и, глядя на него снизу вверх, уже не скрывая слез, добавила: — Так будет лучше, папа… Тебя звали — пойди, нехорошо людей обижать. И развеешься немного.

Афай ничего не ответил. Он лишь ласково провел своей шершавой рукой по мокрой щеке дочери и тяжелым шагом пошел со двора.

Женился Афай на женщине, которую ему сосватали родные Азаухан. Крепкая, плечистая Хангуасса слыла уже старой девой. Когда-то она была помолвлена с одним парнем из Кобана. До свадьбы оставались считанные дни, но тут разразилась война. Жениха сразу мобилизовали, и Хангуасса так и осталась в доме отца. А через три месяца пришла похоронная. Хангуасса все эти годы работала в колхозе. К ней многие сватались, но она всем отказывала. Сватам Афая она тоже не сразу дала согласие — пришлось им не раз навестить ее дом, прежде чем дело было сделано.

Не зря говорят, что новая метла хорошо метет. За несколько дней дом Афая совершенно преобразился. Да и сама Хангуасса сразу ожила, словно цветок, который долго рос в тени и вдруг оказался на солнышке. Ее щеки покрылись румянцем, в голубых глазах вспыхнул радостный свет. Целые дни она носилась по двору между домом и сараем, целые дни убирала, готовила, шила. Начала она с того, что все накопившееся старье сожгла в огороде. И уж потом ее хлопоты не миновали ни одного уголка в хозяйстве. Появление Хангуассы в доме сказалось не только на Афае, но даже на Изете — и без того аккуратная, девушка теперь так и сверкала, отправляясь с отцом и мачехой в гости. А уж как Хангуасса сама принимала гостей, и рассказывать не надо. Хвалили ее в ауле и за хлеб-соль, и за трудолюбие: «Раньше других никогда не ляжет, позже других никогда не встанет. Лучший кусок — младшей, Заире на дорожку — самое вкусное…»

Афая все это не могло не радовать. Особенно отрадна ему была взаимная привязанность жены и дочерей. Тем оглушительнее оказался удар, который вскоре нанесла ему судьба.

Как-то в полдень в калитку Афая постучался Дудар Дзодзаев с верхнего конца аула. Афай вышел к нему.