Антология осетинской прозы

— Слушаю тебя, Бердзенов-сын, и вижу: сами с усами, но без запасных частей. Плохо, что тракторы разваливаются. Но еще хуже, что дисциплина разваливается. А? — Дзамболат смотрел на парня и думал о нем с теплотой: «Толковый растет хозяин. Только бы не погряз в ссылках на нехватку этих самых злосчастных запасных деталей…»

Асламбег настороженно выпрямился.

— Дисциплина? Откуда ей быть? У людей всякая охота отпала работать. Некоторых кольями не выгонишь из дома. Задарма вкалывать, говорят, дураков нет. А трудодни свои, говорят, возьмите себе…

— Надо уметь говорить с народом. Распустили нюни. — Бексолтана задела за живое болтливость этого сопляка.

— Сколько можно давить на сознательность? Голодное брюхо, оно и к работе глухо. Несколько лет подряд на свои трудодни наши колхозники получают лишь крохи. Пустой мешок стоять не будет, как ни воздействуй на него, — ершисто отвечал учетчик.

— Платите же, платите натурой! — Бексолтан тоже повысил голос.

— Какой натурой? Где ее взять? До последнего зернышка все сдаем.

— Речи твои не комсомольского вожака! Государство наше из руин поднимали. Не ко мне домой, и не к Дзамболату привозите, а в закрома…

— Ты подожди, Бексолтан, подожди. Не загоняй парня в в угол. Он и сам достаточно силен в политике, подкован. Ты вот что скажи, Асламбег… Как сам-то думаешь, какой выход из ситуации тебе самому видится.

— Какой из меня советчик… Но люди, умудренные жизнью, говорят… Аузби. Вам что-нибудь говорит это имя? Старый большевик, пятеро сыновей все его погибли на фронте. — Асламбег счел нужным добавить к характеристике Аузби и это. И вопросительно посмотрел на Дзамболата.

— Аузби? Отлично знаю. Да, как он, не хворает ли? Непременно передашь ему от меня сердечный салам. И что же он говорит, уважаемый Аузби?

Бексолтану все больше не нравился разговор. Этот старик Аузби мог пройтись и по его адресу. Неужели сейчас Асламбег… Но — нет, не до того глуп. Одернуть бы юнца, да Дзамболату хочется «говорить с народом». Остается и самому напустить на себя вид крайне заинтересованного человека…

— Передам. Обязательно, — обрадованно согласился Асламбег. Он чувствовал, что Дзамболат говорит с ним не из праздного любопытства. А Бексолтан пусть дуется себе. Пусть еще радуется, что скажу не все, что думает Аузби о сыне Дзарахмета. — Да. Аузби часто повторяет, что будь жив Ленин, он бы что-нибудь придумал… Надо, говорит, чуть ослабить вожжи, не так приструнивать народ…

— Как это понимать? Интересно, интересно, — Дзамболат подбадривал Асламбега, видя, что тот косит глазом на Бексолтана.

— Конкретно? Например… В нашем колхозе большой фруктовый сад. Каждый год гибнут тонны, потому что некому вовремя собрать урожай. Можно же, например, сказать народу: собери пять корзин яблок, а шестая — твоя? А под снегом сколько кукурузы остается по той же причине? Но не смей взять домой ни одного початка… за труд…

— Ого, возврат к издольщине! — воскликнул Бексолтан как-то торжествующе, словно поймал Асламбега наконец-то на явной крамоле. — Никто вам не позволит повернуть вспять социалистический метод хозяйствования. То, что предлагает уважаемый Аузби, — это подрыв основ государства… — Он бы еще продолжил свою тираду, но споткнулся на укоризненном взгляде Дзамболата и прикусил язык.

— Наше государство Антанте не далось, фашистскому чудовищу хребет сломало, а тут у колхозника корзина яблок и мешок кукурузы будет, так это уже подорвет боевую башню? — Асламбег отвернулся к стене, будто обидевшись, что ему приходится втолковывать первому секретарю райкома партии такие истины.

Дзамболату все больше нравился этот колкий парень, не научившийся вилять. «Ленин бы придумал…» А мы-то на что? Мы? Я? Нельзя обойти молчанием задиристую речь комсомольского секретаря — это не только его слова…

— Тут, Асламбег, и придумывать нечего. Все в наших руках. Государство передало народу землю на вечное пользование. И ею не кое-как следует пользоваться, а с наибольшей отдачей. Работай так, добивайся таких урожаев, чтобы и государственные планы хлебозаготовок выполнять и свои закрома подчистую не выметать. Каждый на своем месте всей душой должен болеть за общее дело. К этому призывают решения Пленумов ЦК партии, — говорил Дзамболат, а внутренний голос подсказывал, что не много проку во всем известных словах, только и имеющих вес потому, что их произносит сам первый секретарь обкома. Ему было не по себе перед этим славным юношей, но ничего другого он сказать не мог.

Бексолтан слушал его с таким видом, будто Дзамболат не говорил, а изрекал истины непреходящие, достойные быть запечатленными на скрижалях истории. Слушал, энергично мотал головой, выражая полное свое согласие.