Антология осетинской прозы

— Уходи подобру-поздорову, ксанец, не то подомну тебя, точно цыпленка!

Слово за слово, и вот уже Халци и Асинат повели себя так, будто были знакомы целую вечность. Халци за нее щенки наколол и успел ей несколько раз подмигнуть. А когда все улеглись, спать, Асинат положила Халци в чувяки свежей соломы, вычистила ему ноговицы.

Наутро наконец-то выдалась хорошая погода, и Халци со своим спутником вновь двинулись в путь.

Поравнявшись с родником, они увидели Асинат с деревянным ведром. Сын Кудзага, не останавливаясь, прошел мимо, а Халци чуточку задержался у родника.

— Ну, ягодка моя, прощай, дай мне только твоей воды напоследок испить, — говорит он Асинат. Халци старался выглядеть бодрым, веселым, но на сердце у него будто камень лежал.

Девушка наполнила ему большую чашу, и, принимая ее, Халци с благодарной улыбкой глянул на Асинат. Очень сладкой показалась ему вода, до самого дна опорожнил он чашу.

— Теперь дай мне твою руку, Асинат, я ухожу.

— Доброго тебе пути, ксанец, заглядывай к нам еще!

Халци двинулся дальше, но ноги у него вдруг до того отяжелели, что он уже и шагу ступить не мог.

— Эх, выпить бы еще той воды! — пронеслось у него в голове. Прошел немного, оглянулся: стоит Асинат у родника и глядит ему вслед…

* * *

К лету Халци вернулся с отарой на прежние пастбища. С ним, как всегда, был Корис. Прибавилось у Халци и своих овец, теперь их у него без малого двадцать голов. Вот только в это лето что-то не слышат куыдские пастухи песен Халци. С чего бы это?

Днями напролет сидит Халци на скале подле отары и не шевелится, словно кто в землю его вкопал.

— Не иначе, как он околдован, а, может, его святой Тутыр проклял? — удивленно говорили пастухи.

Корис ни на миг не покидает хозяина, лежит у его ног, пока тот лениво не прикрикнет на разбредшееся стадо: «р-рай!»

А то еще Халци присядет на край своей бурки и неподвижным взглядом уставится туда, где вдали клином сходятся склоны ущелья. По ущелью с рокотом мчится река, пенится на валунах. От речки к мельнице протянулись рукава, вода бежит по узким желобам, прокручивает тяжелые жернова, после чего опять сливается с главным потоком.

По берегам реки, притулившись к скалам, безмолвно застыли села. Сейчас все люди на сенокосе, в селах остались одни старики. Лишь временами до слуха доносится приглушенный крик петуха или отдаленный лай собаки. Видно, как у подножия Черной Башни извивается тропинка. Оттуда она перескакивает на крутой склон горы со следами оползня, резко уходит к вершине, огибает по пути остроконечную скалу и, показавшись напоследок, скрывается в лесной чаще.

И река и дорога ведут на равнину, туда, где лежат большие щедрые поля. Солнце там светит ярче, жизнь там привольнее… Миновав виноградники Цхинвали и продолжая путь, путник скоро оказывается в Гудзарете. Там живет Асинат, та самая Асинат, которая минувшим летом похитила сердце Халци. Вообще-то Асинат обычная осетинская девушка, но для Халци она ангел, спустившийся с небес. Ничего удивительного: пастухи в горах часто бывают лишены женской ласки и нежного слова.

Кому теперь Халци может поведать свою тоску!.. Здесь на богом забытых склонах он порой даже звука человеческой речи не слышит. Правда, рядом пастухи из Куыда, но еще с прошлого года он на них в обиде.

Порой, услышав пронзительные крики диких куропаток, Халци чуть приободряется: какое-то непонятное успокоение приносят они ему своим пением.

Случается, перед глазами Халци внезапно встают видения. Словно он уже не пастух, а охотник, и карабкается по крутым скалам. Ему удалось подстрелить несколько диких куропаток. Вдруг на вершине скалы он замечает быстроногую серну. Халци прицеливается в нее из длинноствольного крымского ружья. Выстрел — и подбитая серна скатывается к его ногам. К вечеру он приносит тушу домой. Здесь его ждет Асинат с детьми. Завидев Халци, дети бросаются ему навстречу, радуются добыче…

— Эх, Корис, хоть бы ты разделил со мной печаль, — обращается он в такие минуты к любимой собаке. И тут же, опомнившись, кричит на разбежавшихся овец: «р-рай, р-рай!»

С каждым днем все печальнее становится Халци. Пища ему в горло не лезет, по ночам его бессонница мучает, совсем как в «Песне девушки»:

Орешник листву роняет,
Говорят, это холода виноваты.
Ночью сон ко мне не идет,
Говорят, это любовь виновата.

Как-то ночью Халци и вовсе голову потерял.

В кошаре он лежал, укрывшись шубой. На дворе стояла такая темень, что хоть глаз коли. Из дальних южных сел долгое время доносился собачий лай. Ничуть не уступали им собаки куыдских пастухов. Не сиделось на месте и Корису. Несколько раз обежал он вокруг стада, потом взлетел на Березовый холм и оттуда жалобно завыл.

Пастухи из Куыда, приняв его за дикого зверя, стали свистеть.