Антология осетинской прозы

Коротким, тяжелым шагом стремянный прошел в конюшню, вскинул плотное тело в седло и выехал за ворота.

Багровым полотнищем полыхала на западе заря.

Нахлестывая лошадь, он поскакал по аулу. Толпы людей попадались ему навстречу, и он удивленно подумал: «Умер кто или свадьба, почему я не знаю?»

Несмотря на поздний вечер, люди бродили по аулу, сходясь в густую, шумливую толпу. Проезжая мимо лачуги Темура, Габо увидел Разиат с ребенком на руках. В бессильном гневе, бросив на нее колючий взгляд, он злорадно подумал:

«Подожди, мое солнце, скоро вам стоять будет негде, не то что жить».

Разиат увидела стремянного верхом и тревожно подумала: «Куда его несет на ночь?»

Переполненная тревогой за мужа, она перешла улицу и остановилась у соседских ворот. Седовласая старуха, угрюмо-спокойная, смотрела на народ, а на вопрос Разиат: «Что это такое?», ответила: «Смерть». Прижав ребенка к груди, Разиат беспомощно оглянулась.

— Выселят… Обязательно выселят, — скрипучим голосом произнесла старуха и решительно направилась к толпе, собравшейся у помещичьего дома.

Со всех сторон к дому помещика стекались людские толпы. Гневные выкрики взлетали над толпой:

— Некуда уйти! Никуда не уйдем с дедовских земель! Человек не птица, нельзя ему на ветках жить!

Женщине по адату нельзя принимать участие в «мужских делах». Разиат встала поодаль от толпы, высматривая мужа. Но Темура не видно было. Из темного ущелья быстро набегали сумерки, людей охватывала мучительная тоска и ожидание чего-то страшного.

В притихшем вечернем воздухе прозвучал вдруг молодой сильный голос, и Разиат узнала голос мужа, такой родной и знакомый:

— Человек должен где-то жить!.. Птица и то без гнезда не живет. Князь Макаев у Тугановых в гостях, пусть он нам скажет, где наше прошение, которое подали начальнику области. Пахать пора, а мы опять без земли… Если дети не обуты, родителей винят, а если целое село, сотни людей без аршина земли — так в этом начальство виновато, от него и требовать землю… Князя, давай Макаева сюда! — крикнул Темур и застучал в ворота тяжелой суковатой палкой.

Толпа хлынула к воротам:

— Князя! Давай князя сюда!.. Самого Амурхана! Пусть при Макаеве скажет, что разрешит! Князя Макаева! — орала толпа, колотя в помещичьи ворота.

— О господи, — прошептала Разиат, — так кричать у помещичьих ворот… Что будет?..

Не смея присоединиться к толпе, она устремилась за старухой, преградила ей дорогу и отчаянным голосом произнесла:

— Пожалуйста, нана [25], уймите их, подойдите к ним… Вы самая старая женщина в селе, ваш возраст дает вам право вмешиваться в мужские дела, упросите их разойтись. Скажите… скажите ему…

Она запнулась и умоляюще смотрела на старуху. Она хотела сказать: «Идите и скажите моему мужу, чтобы он шел домой». Но по адату ей нельзя было произносить имя мужа, вообще говорить при старших о муже, и потому она замолчала; не спуская со старухи испуганных глаз. Старуха сдвинула косматые брови и, не сказав ни слова, прошла в гущу толпы. И тотчас же Разиат услышала прерывающийся голос старухи:

— Выхаркайте кровью молоко матери… Поодевайте бабьи платки вместо шапок мужских… Пусть тот из вас, кто струсит, останется трупом на этой земле… Пусть тот не назовется мужчиной, кто побоится пролить кровь, чтобы сохранить старикам покой и детям завтрашний день.

В толпу будто подбросили горящую паклю. Десятки рук забарабанили в ворота. Отчаяние охватило душу Разиат. Темур был во главе бушующей толпы. Седая голова старухи мелькала то там, то тут.

В узкой калитке ворот показался управляющий помещичьим именьем Адулгери Шанаев, сорокалетний мужчина, с черными выкрашенными усами и в темно-синем стеганом бешмете. Шанаев прошел в гущу толпы и с присущей ему льстивой вежливостью витиевато заговорил:

— Так давно в добром соседстве с Амурханом живете, земельными угодьями его по дешевке пользуетесь, а все вы им недовольны, уваженья к нему не имеете, из-за всякого пустяка волнуетесь…

— Как бы ты не волновался на нашем месте, а? — перебил его Темур, подходя к нему.

Шанаев прямо посмотрел Темуру в глаза, провел указательным пальцем по выхоленным усам и, ухмыльнувшись, сказал:

— Темур, уаллахи-биллахи, из тебя б набатный колокол вылить, всю бы область обзвонил… И чего вспыхиваешь, как костер из щепок? Что случилось, что за сходка?

— Скажи, что за гость у Амурхана? — спросил старик со щетинистыми бровями, выдвигаясь вперед и заслоняя Темура.

Шанаев заложил руки назад, снова усмехнулся на вопрос старика и шагнул от него в сторону.

— Уа, коран-кетаб, — поклялся он кораном (Шанаев был магометанин), — спокон веков господа перед своими холопами не отчитывались. Смею ли я у моего господина спрашивать, кто у него гость и по какой причине… Не запрещено князю знатному быть в гостях у не менее знатного своего друга…

В толпе притихли. Амурхан знал своего управляющего не один год, знал его уменье разматывать самые запутанные дела и, когда не надеялся на себя, всегда посылал его.