Антология осетинской прозы

Асламбег оставался безучастным. Все это он знал из газет, все это набило ему оскомину. Будем работать — дай технику. Будем работать — отдай заработанное. Не на дядю работаем, но как ни крути, так и получается на деле. Но Дзамболат хоть честен: чувствуется, что сам недоволен своими словами, а другое сказать — и он не вправе, и над ним есть, кому указывать… Все понимал Асламбег, но от этого ему не то чтобы становилось легче, а еще тяжелее было на душе.

Первым поднялся Дзамболат.

— Вижу, Асламбег, не удовлетворили тебя мои речи. Но ты умный. Подумай, посмотри шире, придешь к тому же. А вот побелить стан, надеюсь, извести найдется… Или прислать?

— Нет, нет, найдется.

— Вот и смотри в этот корень и учи тому же своих комсомольцев: не ждать манны небесной. Вся надежда на вас, — и неожиданно для себя самого Дзамболат процитировал Маяковского: «Коммунизм — это молодость мира, и его возводить молодым!» Ни в коем случае не падать духом.

Лицо комсомольского секретаря оставалось непроницаемым, точно он слушал приказ подняться в атаку с палкой наперевес вместо винтовки…

* * *

Великих нартов не зазорно было усадить за такой стол. Олибахи и фидчины, отварное мясо и рагу по-осетински, розовые мясистые помидоры, сахаристые на изломе, цивжидзахдон со сметаной, нурдзахдон на бульоне, зеленые стручки горького перца. В тонкостенном вместительном графине слезой сверкала процеженная через вату арака двойной перегонки, в глиняном расписном кувшине темнело бархатное пиво; серебряные ложки и вилки старинной работы, хрустальные рюмки и фужеры.

Дзамболат впервые переступил порог дома Дзарахмета, отца Бексолтана, в позапрошлом году. Шли выборы в Верховный Совет СССР. Тогда приглашенных было человек десять. А теперь он и председатель райисполкома Майрам, в некотором роде его свояк — их жены были дальними родственницами. Но Майрам не спекулировал, не козырял своячеством с ним, хоть у осетин скажи про Фому, а тот уже брат ему… Дзарахмет упросил Майрама занять место тамады.

— Живи в здравии, дорогой Дзарахмет! Благодаря твоему назначению на высокий пост тамады автоматически в мое полное подчинение попадает сам Дзамболат. Только будет лучше, если и ты сядешь с нами. В наше образованное время некоторые обычаи предков выглядят, так сказать, неуклюже, — толстые щеки Майрама взбугрились от улыбки. Сев во главе стола, потер руки и жадно оглядел угощение.

— Нет, нет, Майрам. Вы, младшие, посидите сами. У вас свои дела, свои разговоры. Я вас буду только смущать. Ради Дзамболата я голову подставлю вместо колоды, чтобы колоть дрова. Он лицо нашей Осетии. Да умереть мне на месте… Видеть Дзамболата в своем доме для меня все равно, что Уастырджи[42] видеть. Майрам, ты умеешь делать все как надо. Не забудь в свой час преподнести от моего имени дорогому нашему гостю почетный бокал, — сказал Дзарахмет и, не поворачиваясь к гостям спиной, попятился в другую комнату. Там за отдельно накрытый стол сел с шофером и порученцем Дзамболата.

Всеми приготовлениями на кухне командовала мать Бексолтана Фаризат, ей помогали Мисурат и Пугач. И ответственнее дела, чем у них сейчас, в мире не существовало.

Дзамболат по мере возможности избегал долгих застолий. Всегда жаль было потраченного времени, да и гурманом, а тем более чревоугодником никогда не был. Само обилие яств и напитков нагоняло на него тоску. А бесконечное осетинское застолье со своим торжественно-театральным ритуалом, нескончаемыми замысловатыми тостами и говорильней утомляло. И редко ему удавалось оградиться от величальных здравиц в свою честь. От славословий его всего передергивало.

Но бывали случаи, когда его отказ принять приглашение мог кровно обидеть кого-то, и тогда он преодолевал свое нежелание. И всегда ел, пил, говорил в меру. Ну, а если уходил, не дожидаясь конца затягивающегося застолья, то это укладывалось в рамки приличий. Тут уж обходилось без обид.

Майрам, обхватив всей пятерней рюмку, точно грел ее содержимое в ладони, встал… Следом поднялся и Бексолтан.

— Ты садись, садись, Бексолтан.

— Старший стоит, а я буду сидеть?

— Молодец! За это ты мне и нравишься: нет в тебе ни капельки зазнайства и чванства, — Майрам повернулся к сидящему от него по правую руку Дзамболату. — Дзамболат, я провозглашаю тост за ту идею, которая правит миром, овладев умами миллионов масс и став материальной силой…

— Извини, Майрам, что прерываю, но у тебя и Гегель, и Маркс всегда заодно. Скажи тост за дорогого гостя, за Дзамболата.

— Я же и хотел сказать именно такой тост. Но сперва надо было подвести теоретическую базу. Итак, за дорогого Дзамболата, за главу нашего осетинского народа…

— Это уж, извините, слишком хватили, — заметил Дзамболат.

— Прошу прощения. Сегодня я главный. Предлагаю тост за первого человека в республике, за мудрого руководителя, за прекрасного человека и товарища, за Дзамболата, за его здоровье, за новые успехи на высоком посту, за его милое семейство! — Майрам чокнулся с Дзамболатом, потом с Бексолтаном, выпил залпом и сел.