Антология осетинской прозы

«Зять мой, тот живет без секретов, хоть и не прост. Бедолага и мученик. Кто из нас безгрешен? Каждый молится по своему разумению и убеждению, поклоняется своему кумиру, своей правде предан. Но есть ведь единая, одна на всех Правда. Марза не ладит с ней, другой добродетели, кроме избранной им еще в юности, не признает. Попросту говоря, она для него не существует. Так-то, дружище, — похлопал Темыр вороного по шее. Жеребец ответил хозяину согласным ржанием — спасибо, есть с кем душу отвести в неблизкой дороге. — Мне-то, ехидина, верит, а скорее благодарен за понимание и участие. Судьба упрямца с малолетства обрастала кривотолками — охота же злым языкам наводить тень на плетень. Отвержен всевышним и людьми — мать зачала его от чужака. Одинокая женщина из состоятельной семьи не раз привечала именитого джигита из соседнего ущелья, дабы иметь наследника, не пустить на ветер добро, с таким трудом нажитое предками. На поверку же — ни добра, ни доли. Была ли это любовь? Бог тому судья. Но Марза явился на белый свет отщепенцем, существом вне обычного права, будто в подлунном мире не все равны и уже одна принадлежность к большой родне может кому-то обеспечить особое положение среди землян. Доискаться истины было невозможно, сокрушить исконный уклад жизни — верилось — дано лишь самому творцу. Заносчивые богатеи очень скоро дали ему знать об этом. Какая уж там радость детства? Подзатыльники и зуботычины, позорящие клички и сквернословие. Слезы да горе унижения, обиды и боль поношения. Словно в отместку черным душам родитель наградил отпрыска изворотливостью и цепким умом, сильным телосложением да кулачищами. Вот он и не пожелал дожидаться милостей от создателя. Собрал помаленьку домишко на крутом берегу реки. Не мог же он всю жизнь просыпаться под хвастливое ку-ка-реку чужих петухов! Завел своих. В хлеву заблеял телок. Чей-то ослик забрел во двор да так и привязался к Марза. Все у пришельца получалось на зависть. Коса и та пошире да подлинней соседской, топор увесистей и острей, вилы — хоть целый стог сена загребай. Раздался парень в плечах, в глазах — упорство и воля. Мало кто воротил теперь нос от пасынка села. Сам стал делить его жителей на достойных и недостойных собственного внимания. Это возымело гипнотизирующее действие на спесивых старожилов Урсдона. И помощь его уже кому-то понадобилась, и советов голодранца перестали гнушаться. Когда же он поставил на ноги растерзанного медведем охотника, да ни чем-нибудь, а материнскими снадобьями — царство ей небесное! — стена отчуждения между ним и сельчанами вовсе рухнула.

Темыр, хоть и намного моложе Марза, может быть, первым из урсдонцев почувствовал к изгою расположение. Род Мизуровых ветвист, берет начало с незапамятных времен, а что в том толку — и он тот же сирота, и он на те же муки и метания был обречен. Вдобавок его еще и по заморским странам носило, как щепку в весеннее половодье. В далекой обетованной Америке, куда добирался он с группой бывалых горцев через всю Сибирь и Аляску, теми же мозолистыми руками добывал хлеб насущный. Год за годом — целых шесть лет жизни впроголодь отстругал! — копейка к копейке, а вернулся в родной Галиат в Уаллагкоме тем же Темыром, лишь умудренным горьким опытом несостоявшегося золотоискателя. Заработанного кровавым потом на той чужбине хватило лишь на переселение в равнинное село Урсдон, на обзаведение семьей и кое-каким хозяйством. Разве не так же, как и Марза, ставил он дом среди чужих людей, разве не те же косые взгляды имущих сносил? Но кипела в нем еще и ярость к неправде, была у него смелость непослушания, и жил он жаждой обновления своей доли. Не зря «варился» в бурлящем котле рабочих забастовок. Та братская солидарность навсегда зарядила молодого горца энергией борца. В отряде керменистов[45] Сосланбека Тавасиева[46] слыл не последним джигитом. А то, что в партийном билете проставлена дата рождения Революции — предмет его особой гордости. Потом были Советы, колхозы, схватки с кулачьем, радость ощущения человеческого доверия…

Прошелестело грозовое время над бедовой головой Марза, и остался он в одиночестве.

После переселения с гор на плоскость Темыр сразу же обнаружил в нем родственную душу норовистого искателя счастья и с легкой душой сосватал ему двоюродную сестру. Двух крепышей родила Еленат Тайкулову, и зажили они веселей. Однако у Марза другое было на уме. С ног сбился добытчик. Пешим ходом зачастил во Владикавказ. Встанет с зарей, а к вечеру обернется с ношей. Верст сто с лишним отмахает — не чихнет. Расторговались родственнички. Хозяин дома шастает по коммерческим делам, сестрица из окошка выглядывает, кому сатина или ситца отмерит, кому иглу с нитью одолжит в кредит, кому сладости городские припасет. Лавчонку они так и не завели — корм не в масть, — а вот нэпманом люди окрестили зятя. Хоть такого крещения сподобился!