Антология публикаций в журнале "Зеркало" 1999-2012

Если сравнивать славу Даниила Андреева со славой Бунина и Булгакова, то надо учитывать некоторые моменты, объединяющие и разъединяющие этих трех литераторов: во-первых, все эти три автора были по отношению к большевикам достаточно независимыми (более всех был независим Бунин), потом идет Даниил Андреев, а потом уже Булгаков, как драматург, зависящий от цензуры; во-вторых, все они по происхождению славяне; в-третьих, и это самое главное, двое из них как авторы взросли здесь, в советской России, и поднялись, как шампиньоны после дождя, на красном навозе и на жирном перегное расстрелянных поколений русских людей. Как евреи пережили свой Холокост, так и русские пережили свой геноцид, в котором сгорела цивилизованная и культурная Россия, оставив после себя толпы одичалых лапотников и гегемонов, ходивших по улицам с воплями: “Убей! Распни! Требуем расстрела!” и т. д. Плох ли, хорош ли Булгаков, но он местного извода и производства. То же самое можно сказать и об Андрееве. Мне как литератору оба этих деятеля достаточно чужды и далеки. Хотя отец Даниила Андреева, Леонид Андреев, со своей мнимой простотой мне достаточно близок и дорог по сей день и входит в мое годовое постоянное чтение. Продолжателями коварной толстовской прозы были не Бунин с Зайцевым, а Андреев с Куприным, тоже писавшие свои вещи широким мазком позднего Репина и Цорна. И Леонид Андреев, и Куприн сочувствовали маленьким, раздавленным обществом и государством людям. Даниил Андреев парил, как осенний журавль, высоко в небе и не подлетал к подслеповатым окошечкам бедных людей, чтобы заглянуть в их убогое житье-бытье. Абсолютно всю жизнь принципиально нищий, Даниил Андреев всегда и во всех обстоятельствах вел себя, как независимый аристократ. В частной гимназии, потом преобразованной в советскую школу, где учился Андреев, педагоги и ученики называли его индийским принцем. Так же гордо пытался себя вести в эмиграции и его, очень на него похожий, старший брат Вадим, но его быстро укоротили на американских кинофабриках, где он занимался ради хлеба насущного монтажом. Вообще в Европе исконно русский человек всегда чувствовал себя человеческим объектом второго сорта, так как когда-то Россия была, как и Австрия, независимой имперской страной с элитарной кастовой культурой, которую никогда на Западе не признавали и не могли признать, отмахиваясь, как от надоедливой мухи, от идеи о двухполярной Европе – на Западе и на Востоке. Даниил же Андреев был пророком именно двухполярной Европы, и в этом своем качестве он, несомненно, выдающийся славянский и православный политический писатель, предтеча будущих мощных духовных и национальных движений. Вот только посткоммунистическая номенклатура с ее по-большевистски убогими идеологами не может приспособить Андреева к своим попыткам снова взять власть на евразийских просторах. Воспитанный в прокадетской семье доктора Доброва, Андреев всегда был глубоко стихийно демократичен и не склонен к воспеванию любой диктатуры любого окраса. Совершенно не занимал Андреева и еврейский вопрос, он его вообще не замечал, хотя иногда, смеясь, и вспоминал высказывание своего отца о том, что он вынужден быть с евреями более вежлив, чем с другими, и только поэтому их не любит. Как только где-либо возникает еврейский, русский или цыганский вопрос, значит, в данной стране и обществе властью нарушены имущественные отношения между сословиями и классами. Андреева нельзя никаким способом пристегнуть ни к социализму, ни к капитализму, ни к фашизму, ни к любому национализму, и даже больше того, Андреев, при всей его мистичности и вере в Бога, не принадлежит ни к одной религии, хотя его и когда-то крестили, и отпели, предварительно исповедовав и причастив. И Булгаков, и Андреев жили в одни годы в советской Москве и писали именно здесь, а не в Париже или в Праге. Но Булгаков, в отличие от Андреева, входил в число писателей, которым Сталин разрешил жить, но приказал пожизненно держать их в дерьме, как Зощенко, Ахматову, Пастернака. Сталина, как профессионального цензора и режиссера созданной им лакейской подлой литературы, развлекало, что несколько буржуазных интеллигентов уцелело и он имеет возможность постоянно над ними издеваться и держать их на коротком поводке с жестким чекистским ошейником. Об Андрееве Сталин не знал, так как он не печатался и не лез в советскую подневольную литературу. Он никогда не предлагал своих услуг сатанинскому режиму. Его отец бежал от красных в Финляндию и там, вплоть до скоропостижной смерти, печатался в белых газетах; старший брат Даниила Вадим сам почти мальчиком воевал у белых. Достойным членом этой семьи был и младший Андреев, напрочь отвергавший советский режим и сам ставший воплощением и символом внутренней эмиграции. Поэтому сравнивать Андреева с другими оппозиционными режиму русскими писателями трудно. Прижизненная и посмертная слава и Мандельштама, и Пастернака, и Цветаевой, и Ахматовой всегда была достаточно элитарна. Революцию они встретили зрелыми людьми, а Даниил Андреев был совсем молодым человеком, еще гимназистом, и он как личность созрел в условиях совдепии.