Антология русской мистики

Врачи подробно осмотрели перстень с роковым опалом — нет ли в нем где-нибудь присутствия ядовитого вещества, каких-нибудь пружин с острием и тому подобного. Но массивная золотая оправа была ровна. Испытание, сделанное золоту и камню, тоже ничего не открыло, драгоценный опал походил в этом случае на все другие камни.

Ничего не ответили врачи королеве Анне. Удрученная горем, вдова короля не наказала их ничем, только отрешила от звания придворных врачей.

Намеки старого камердинера короля о роковой силе опала заставили молодую королеву только улыбнуться сквозь слезы.

— Это глупые предрассудки, — гордо заметила молодая женщина и, чтобы показать их вздорность, решительно проговорила: — Дайте мне сюда перстень, я буду его носить.

Королева Изабелла, мать покойного короля, решилась воспротивиться желанию своей невестки:

— Нет, Анна, ты не должна этого делать. К чему послужит подобное испытание? А если, в самом деле, дурная слава о перстне окажется справедливой, твои дети потеряют мать, страна останется без правительницы, так как меня Испания не признает больше, и будет обречена на междоусобия. Мой совет: это перстень нужно уничтожить.

Немного задумалась молодая королева. На белоснежном лбу ее появилась складка. Она не знала, на что решиться, но сейчас же спокойно ответила:

— Я уважаю вашу волю, матушка-королева, но раз перстень не будет находиться на моей руке, пусть никогда не украшает руку кого-нибудь другого! Я приказываю повесить его в Толедском соборе на шею святого покровителя нашей страны.

— Но злая сила, заключающаяся в его роковом камне, все-таки не исчезла, — раздался резкий тенорок Пепе, — она не может губить теперь людей, так губят всю нашу страну!

— Да-да, Амброзио прав, в это время наша Испания сильно поплатилась и потеряла прежнее могущество: у нас отняли Кубу, Филиппинские острова, в Африке испанцы теряют свои владения с каждым годом, — не рассердился на этот раз на говорливого Пепе его товарищ.

Оригинальная история рокового опала меня настолько заинтересовала, что я не стал больше возражать дону Эстабану относительно испанского суеверия. Мои мысли как-то странно сосредоточились на таинственной, ничем не объяснимой силе опала.

Рука моя протянулась к лежащему на столе перстню с опалом, я поднял его и, размахнувшись, бросил через открытое окно в море, на берегу которого находилась таверна…

Оба испанца с изумлением посмотрели на меня, а Амброзио наивно воскликнул:

— А ведь этот перстень стоил немало денег!..

≡

Григорий Данилевский «Прогулка домового»

Это было года два назад, в конце зимы, я нанял в Петербурге вечером извозчика от Пяти углов на Васильевский остров. В пути я разговорился с возницей, в виду того, что его добрый, рослый, вороной конь, при въезде на Дворцовый мост, уперся и начал делать с санками круги.

— Что с ним? — спросил я извозчика — не перевернул бы саней…

— Не бойтесь, ваша милость, — ответил извозчик, беря коня под уздцы и бережно его вводя на мост.

— Испорчен видно?

— Да… нелегкая его возьми!

— Кто же испортил? видно мальчишки ваши ездили и не сберегли?

— Бес подшутил! — ответил не в шутку извозчик: — нечистая сила подшутила.

— Как бес? какая нечистая сила?

— Видите ли, все норовит влево с моста, на аглицкую набережную.

— Ну? верно на квартиру?

— Бес испортил, было наваждение.

— Где?

— На аглицкой этой самой набережной.

Я стал расспрашивать, и извозчик, молодой парень, лет двадцати двух, русый, статный и толковый, передал мне следующее:

— Месяц тому назад, в конце масляной недели, я стоял с этим самым конем на набережной, у второго дома за сенатом. Там подъезд банка, коли изволите знать… Вот я стою, нет седоков; забился я в санки под полость и задремал. Было два или три часа по полуночи. Это я хорошо заметил, — слышно было, как на крепости били часы. Чувствую, кто-то толкает меня за плечо; высунул из-под полости голову, вижу: парадный подъезд банка отперт, на крыльце стоит высокий, в богатой шубе, теплой шапке и с красной ленточкой на шее, барин, из себя румяный и седой, а у санок — швейцар с фонарем.

— Свободен? — спросил меня швейцар.

— Свободен, — ответил я.

Барин сел в сани и сказал:

— На Волково кладбище. –

Привез я его к ограде кладбища; барин вынул бумажник, бросил мне без торгу на полость новую рублевую бумажку и прошел в калитку ограды.

— Прикажете ждать? — спросил я.

— Завтра о ту же пору и там же будь у сената.

Я уехал, а на следующую ночь опять стоял на набережной у подъезда банка. И опять, в два часа ночи, засветился подъезд, вышел барин, и швейцар, его подсадил в сани.

— Куда? — спрашиваю.

— Туда же, на Волково.

Привез я и опять получил рубль… И так-то я возил этого барина месяц. Присматривался, куда он уходит на кладбище, — ничего не разобрал… Как только подъедет, дежурный сторож снимет шапку, отворит ему калитку и пропустит; барин войдет за ограду, пройдет малость по дороге к церкви… и вдруг — нет его! точно провалится между могил, или в глазах так зарябит, будто станут запорошены.