Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 12. Тэффи

— Разрешите сказать два слова. Что, если пригласить кого-нибудь из французских литераторов? Например, Пьера Лоти. Он, говорят, любит русских.

— Отлично, я стою за Лоти!

— Да что вы, господа, ведь он недавно умер.

— Умер? Ну тогда действительно неладно.

— Ничего с французами не выйдет, верьте моему опыту. Все хорошие французы по вечерам заняты.

— Можно какого-нибудь и плохого, не все поймут. Или какого-нибудь шансонье…

— Простите, господа, но мы не должны забывать, что вечер должен носить идейный характер, что он устраивается в пользу нуждающихся.

— Ну, знаете ли, благотворительные вечера никогда в пользу богатых и не устраиваются, и это не мешает им быть веселыми.

— Н-не знаю-с. Лично для себя считаю неудобным веселиться, когда люди страдают.

— Тогда надо было устраивать не бал с концертом, а уж не знаю что. Сечь их всех, что ли.

— Господа, ближе к делу. У нас мало времени. Раз решено устроить бал, так будем устраивать бал.

— А что-нибудь печальное или вообще неприятное мы можем устроить впоследствии.

— Э, господа, программа — это, как говорится, дело девятое, главное — продавать билеты.

— Но мы не можем же начать продавать билеты, пока не выяснена программа.

— В Костроме был один гимназист, который чудесно свистел.

— Чего-с?

— Нет, это я так.

— По-моему, раз нужно начинать с программы, так и начнем с программы. Ну вот, дайте карандаш. Номер первый — музыка или пение? Кто бы мог сыграть?

— Кусевицкий[1] мог бы. Он в Америке.

— Гм, Кусевицкий. Ну, значит, так и запишем: номер первый — Кусевицкий в Аме… то есть, позвольте, как же?..

— Можно составить хор любителей. Сделать тридцать — сорок хороших репетиций…

— Да где же вы любителей наберете?

— Дать публикацию в газетах, набрать голоса, развить, пусть пройдут серьезную школу. Не забудьте, что Патти была уличной певицей.

— Идея, может быть, и хороша, да времени мало. Ведь на это, пожалуй, лет десять…

— Ну что вы! Русский народ так талантлив!

— А репетиции? Ведь у нас времени всего три недели.

— Все-то у вас репетиции! Вдохновение нужно, а не репетиции. У нас в России маляры пели без всяких репетиций, а, бывало, заслушаешься.

— Ну хорошо. Значит, вы берете на себя организовать нашему балу хор любителей?

— Почему же непременно я? Это так просто, идея, если хотите, набросок, мазок.

— А если выпустить кого-нибудь из писателей? Все-таки соль земли русской.

— Ну, знаем мы эту соль. Сядет и задудит самому себе в ноздри. Тощища. Только и развлечение для публики, что друг на друга шипеть, чтобы не разговаривали.

— Ах, вы так рассуждаете? А по-моему — именно писатели. Напустить на них писателя, чтобы он бичевал с эстрады своим пылающим словом. Вы, мол, пришли сюда для забавы? Хохотать пришли? Веселиться? А подумали ли вы о тех, кому не до веселья? Да хорошенько их, да хорошенько, чтобы завопили не своим голосом.

— Послушайте, да за что же? Люди пришли, деньги заплатили, сами вы их заманивали, то, мол, и се, концерт, и танцы, и джаз-банд, и буфет. За что же обижать-то?

— Не обижать, а перевоспитать. После сами поблагодарят.

— Опять у нас, господа, ни с места. Ну хорошо, если не литератора, тогда кого же? С чего начинать?

— Да ведь решили с музыки.

— Тут я не спорю. Музыка хорошо. Только что-нибудь мрачное. Траурный марш Вагнера из «Гибели богов»… А? Затем уже весь вечер выдержать. «Сейте разумное, доброе, вечное, сейте, спасибо вам скажет сердечное русский народ». Вот как…

— Да уж сеяли. Да уж сказал. Чего вам еще?

— Господа, не знает ли кто-нибудь хорошего конферансье? Надо же пригласить конферансье.

— Можно попросить Никиту Балиева[2], он сейчас в Лондоне.

— Так у него же там спектакли!

— Ну что же, может на один-то вечер…

— Покойный Горбунов чудесный был рассказчик.

— Вы думаете, согласился бы?

— А насчет помещения сговорились?

— По-моему, взять «Гранд-Опера» да продать все билеты по пятьсот франков, вот это было бы дело.

— Илья Сергеевич, а ведь ваша жена, кажется, поет. Вот, может быть, согласилась бы выступить?

— Господь с вами! Никогда в жизни не пела. Ни малейшего голоса.

— Ну, для такой святой цели, может быть, согласилась бы? Что-нибудь небольшое, а?

— Да я же вам говорю — ни слуха, ни голоса.

— А если так, отрывок из оперы? А? Цель-то уж больно хороша. Вы ей объясните, втолкуйте.

— Господи, пятый час, я на заседание опоздаю…

— Неужели пятый? Мне тоже давно пора.

— Одну минуту, нужно же, чтобы секретарь прочел результаты сегодняшнего заседания. Пожалуйста, Александр Иванович. Вкратце.

— Решено сделать печальную рекламу и мрачные номера. Пригласить для исполнения Шаляпина из Америки, Анну Павлову (неизвестно где), Кусевицкого — тоже из Америки, потом неизвестную девицу и госпожу Бумазееву, потом литератора для огорчения публики, Никиту Балиева (Лондон) и покойного Горбунова. Пока все.

— Ну вот, господа, все-таки нечто уже сделано. Время провели недаром. На следующем заседании выясним все окончательно.

— До свидания.

— До свидания.

— А может быть, больше и не стоит собираться, раз дело уже налажено?

[1] Сергей Кусевицкий — известный русский дирижер и контрабасист.