Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 16. Анатолий Трушкин

— Ну, шахир. А в чем дело?

Переводчик вылез:

— Это — король Мутакии Мутак Второй. Говорит: «Солнце вашему дому, удачи к удаче, миллион к миллиону».

Я говорю:

— Ему тоже… солнца побольше, бананов. В чем дело-то?

Переводчик:

— Король решил посетить простую русскую семью, но не подготовленную к приему, а чтобы врасплох застать.

И передает подарок от Мутака, шкатулку какую-то.

Ну, я не из-за корысти, конечно, из гостеприимства говорю:

— Тогда проходите, всегда рады.

Телохранители сразу шнырь во все углы, во все щели. Мои ошалели, конечно, раскланиваются.

Ну, сели. Сидим. Озирается он, король-то. Потом говорит:

— Бедновато живете.

Ну, о чем мы до него говорили. Самое время мне заявление сделать, но так обидно стало за страну! Довели до позора!

Говорю:

— Почему — бедновато? Нормально для одного.

— Ка-ак?! А эти люди кто?

Я говорю:

— Это вот, — про тешу, — служанка. Это — шофер мой, — про тестя.

Жена обиделась за родителей, надулась. Немного только радуется за Родину.

— А это, — говорю про нее, — массажистка со своими детьми. Заглянула на минутку.

Король не ожидал, аж вскочил. И телохранители опять шнырь-шнырь по всем углам, по всем комнатам.

— О-о! А если, — спрашивает, — вы один, не боитесь ли оставлять квартиру? Нет ли у вас воровства?

Наши все засмеялись, головами мотают, дескать, бог с вами, какое воровство.

Я говорю:

— Мы в России и двери-то никогда не закрываем. И днем и ночью нараспашку, заходи любой. У нас воровство не принято.

— О-о! — У короля глаза вылезли. — О-о! А у нас, — говорит, — в Африке воруют по-черному.

Мои все удивляются, тоже глаза выкатывают. Я выкатил, сколько мог, говорю:

— Как же можно так воровать?.. Что за традиции?!. У нас на улицу выйди, положи сто рублей и иди куда надо. Обратно пойдешь — они на месте лежат.

— О-о! — расстроился очень. — У нас, — говорит, — так воруют! Могут на ходу с человека брюки снять.

Я говорю:

— Извините, это — дикость какая-то. У нас, если и спадут с кого портки — никогда никто не возьмет. После праздника, бывает, — гулять-то у нас умеют — выйдешь на улицу — кругом одни портки.

— О-о! О-о! — Аж белый стал. — Но, — с надеждой так спрашивает, — но у государства-то воруют вовсю?

Я говорю:

— Чем взять у государства — лучше сразу повеситься. Уважать же не будут, руки не подадут… вообще убить могут.

— О-о-о! — Вскочил снова, забегал. Телохранители сразу шнырь-шнырь по всем углам.

— О-о! — огорчился до последнего, засобирался. — Спасибо вам, — говорит. — Амеде ту саля.

Я говорю:

— Вам тоже амеде ту саля, что зашли, и за шкатулку амеде ту саля. И не огорчайтесь так насчет воровства. Что сравнивать-то, у нас страна высокой культуры… Со временем и у вас все наладится, будет с воровством не хуже, чем у нас.

И они уехали.

Пока мы впечатлениями делились, полчаса прошло. Потом в соседние комнаты заглянули — половины вещей нет.

А в шкатулке на дне надпись оказалась по-русски: «Я — Мутак Второй… а ты — Первый».

Конфуз

Надо что-то делать с очередями. Уже жить неохота. Сегодня отгул у меня, с утра пошел в магазин — очередь до поликлиники. В поликлинику — до магазина.

Я подошел, занял. Думал, в бакалею, оказалось — к сексопатологу.

Ну, стою. Движемся медленно. И что-то меня не насторожило, что никто не возмущается, ни один человек. Подождал, подождал, говорю:

— Очередь какую собрали! На километр. Перед иностранцами стыдно.

Смотрю, женщина одна поворачивается, с мужем стояла, говорит:

— Пить меньше надо, не будет стыдно.

Муж одергивает, чтобы она помолчала, стыдится за нее, прямо пятнами пошел. Она свое:

— Пропили все на свете, теперь стыдно им.

«Ну, — думаю, — знаем эту песню. Лучше с ней не связываться».

Минуты три помолчал и тихо так говорю мужчине, который передо мной стоит. Интеллигентный такой мужчина, лицо в очках. Говорю:

— Личной заинтересованности нет ни у кого, вот и имеем то, что имеем.

Он вроде хотел мне что-то ответить, а женщина эта… Как она услышала?! Перебила его, говорит:

— Заинтересованность у вас, может, и есть, да вот имеете то, что имеете.

Муж ее уже серый стал, но молчит стоит. Все молчат.

Прямо какой-то фестиваль глухонемых.

«Но, — думаю, — я молчать не буду». И этой женщине уже прямо говорю:

— Вот давайте с вами спокойно рассуждать. Почему на Западе таких вот очередей нет?.. Потому, что у них конкуренция. Каждый старается из последних сил, иначе завтра его на улицу выгонят. А у нас не выгонят. Значит, можно и лишь бы как. Как-нибудь по-дедовски.

Она вроде согласилась сперва, потом рукой махнула.

Я спрашиваю:

— Чего?

Она говорит:

— И по-дедовски-то…

Я говорю:

— Правильно. А почему так получается?.. У них, в кого ни плюнь, профессионал! А у нас одни любители. Людей всему учить надо. А у нас какая учеба?.. Жена вон жаловалась. На той неделе распределили к ним после института парня. Цех у них вредный, одни женщины. Все смотрят на него, чуть не молятся. А какой он специалист?.. Какой он профессионал?.. Он даже не знает, как подступиться к делу! Не знает, где что, на что для начала нажать надо. Теорию-то вызубрил, а практические занятия у них только один семестр были, и все. И то он их прогулял.

Жена говорит: