Антология сатиры и юмора России XX века. Том 2. Виктор Шендерович

ЕЛЬЦИН. Рязанский полк тебе папаша.

ЛЕБЕДЬ(удовлетворенно). Ага. Конфронтация.

Входят Лужков, Жириновский, Селезнев с Зюгановым и Черномырдин.

ЖИРИНОВСКИЙ. Николаич, уходить будем?

СТЕПАШИН. Простите, мне пора. У меня дел… (Исчезает в буквальном смысле слова — растворяется прямо в кадре.)

ЕЛЬЦИН. Куда это он?

ПРИМАКОВ. Пойду посмотрю. (Растворяется следом.)

СЕЛЕЗНЕВ. Начинаем консилиум.

ЗЮГАНОВ(выступая вперед). Вы, глубоко больной классик, отдайте имение законным наследникам — и уходите!

ГЕРАЩЕНКО(пришедшим). Должен официально предупредить: в настоящее время он в очень плохом состоянии.

ЕЛЬЦИН. Что?! И вы, значит, туда же?

ГЕРАЩЕНКО. Я про бюджет! Имение заложено-перезаложено. Дебет малюсенький, дефицит огромный. Я бы на вашем месте не связывался.

ЗЮГАНОВ. Мы возьмем всю ответственность за имение на себя!

СЕЛЕЗНЕВ. И все имение тоже возьмем на себя!

ЖИРИНОВСКИЙ. Всё перепишем на себя, вообще всё, лохов нет!

ГЕРАЩЕНКО. Проценты по долгам дикие…

ЖИРИНОВСКИЙ. Я сам дикий, однозначно, не надо меня пугать!

ЗЮГАНОВ. А долги спишем на папашу.

ГЕРАЩЕНКО. Как скажете. Мое дело — посчитать.

СЕЛЕЗНЕВ. В общем, вот вам, барин, заключение консилиума: вы гений, но очень тяжелый. Пишите отвальную — и идемте пешком на станцию Астапово. Все прогрессивное человечество уже там. Би-би-си, Си-эн-эн, Сергей Доренко. Идемте. И лучше добровольно, это я вам как врач говорю…

Подступают к Ельцину.

ЕЛЬЦИН. Я, значит, сразу вам честно хочу сказать: ничего этого не будет, зачем вы пришли. Силой меня не сдвинуть, потому что я — глыба. Я такой матерый человечище, что даже сам удивляюсь!

Пауза. Все переглядываются.

6.

По проселочной дороге едет телега. На ней сидит связанный по рукам и ногам Ельцин. Рядом с ним доктор Селезнев. Телегой управляет Зюганов, в телеге и вокруг нее — Черномырдин, Лебедь, Жириновский и Лужков.

ЕЛЬЦИН (продолжает говорить). Это, значит, совершенно невозможно! Я русский классик! Это мое имение! Я тут пишу краеугольные сочинения для средней школы!

ЗЮГАНОВ. Знаем мы ваши сочинения! Богохульство одно. Правильно вас анафеме-то предавали. Надо же додуматься — писать про смерть этого… не помню, как звали… Ильича! Ильич бессмертен!

СЕЛЕЗНЕВ. Медицинский факт.

ЕЛЬЦИН. Я глыба!

ЖИРИНОВСКИЙ. Да-да, конечно. А я Наполеон.

ЕЛЬЦИН. Я писатель! Записки этого… не маркера… Президента! (Кивая на Лужкова.) Этот, в кепке, вам, что ли, лучше напишет?

ЛУЖКОВ. А что? И напишу!

ЖИРИНОВСКИЙ. Севастопольские рассказы, однозначно! Круглый год.

ЛЕБЕДЬ. Молчи, придурок. (Ельцину.) За русскую литературу не волнуйтесь. Мы тут все писатели.

ЧЕРНОМЫРДИН. Весной померяемся тиражами…

ЕЛЬЦИН. Вы всю типографию в клочья разнесете!

ЗЮГАНОВ. Зачем всю? Мы же все приличные люди. Договоримся. (Лебедю.) Правда?

ЛЕБЕДЬ. Никаких сомнений.

ЛУЖКОВ. Чего-то не понял я. Вы же оба договаривались со мной!

ЗЮГАНОВ. Это были предварительные договоренности.

Телега постепенно въезжает в туман: из тумана слышны голоса. Все говорят уже одновременно, точнее, собачатся в голос.

ЧЕРНОМЫРДИН. Погоди! Ты — с ними? А мы?

ЛУЖКОВ. Это тема для отдельных консультаций!

ЖИРИНОВСКИЙ. Чур, без меня никому не договариваться!

ЧЕРНОМЫРДИН. Давайте без интриг. А просто по-честному поделим имение.

ЛУЖКОВ. Хорошо, по-честному. Мне — одна половина, вам всем — вторая.

ЛЕБЕДЬ. Отставить! Имение — мое!

ЖИРИНОВСКИЙ. Это ты Абрамычу скажи!

ЧЕРНОМЫРДИН. При чем тут Абрамыч?

ЛУЖКОВ. Слушайте, давайте договоримся, как будто мы люди!

ЗЮГАНОВ. Товарищи! Чур, я буду зеркало революции!..

Инцидент [78]

1.

Поздний вагон метро. В нем едут Черномырдин, Зюганов и Селезнев. Лужков, Кобзон, Березовский, Горбачев, Жириновский и Лебедь. Двери закрываются, вагон трогается и въезжает в туннель.

ЛЕБЕДЬ. Мы какую станцию проехали? Как называлась?

ЗЮГАНОВ. Не помню.

СЕЛЕЗНЕВ. Кажется, «Лубянка». Или «Комсомольская». В общем, что-то такое, с красной ветки.