Антология сатиры и юмора России XX века. Том 2. Виктор Шендерович

БЕРЕЗОВСКИЙ. М-да. По-настоящему лучшим крупье в этом заведении был бы, конечно, я. Но очень занят по жизни, очень. Жаль. Я бы смог… Вообще бы ничего никому не досталось!

Путин колотит по груше.

ВОЛОШИН(открывая другую страничку в органайзере). Так, теперь главное — двадцать шестое марта.

БЕРЕЗОВСКИЙ. Это скоро.

ВОЛОШИН. Чем быстрее, тем лучше. Чтобы никто, кроме нашего, не успел набрать вес.

БЕРЕЗОВСКИЙ. Да. Он маленький, но очень тяжелый.

Путин спиной к ним тренируется, тяжело, с оттягом и выдохом, молотя грушу. Березовский вдруг начинает немного подергиваться от этих ударов. Они переглядываются с Волошиным.

13.

За тренировкой через окно наблюдают Кириенко, Немцов и Чубайс.

КИРИЕНКО. Ничего я не понимаю в его позиции. (Чубайсу.) Так он правосторонний или левосторонний?

Чубайс молчит. Путин молотит грушу.

НЕМЦОВ. Он кошмарный, совершенно понятно!

14.

Березовский и Волошин едут вниз в лифте.

ВОЛОШИН. Слушай, давно хотел у тебя спросить… Потом… когда мы его сделаем чемпионом… он нас не замочит?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Может, и замочит.

ВОЛОШИН. Что же делать?

БЕРЕЗОВСКИЙ. А ты как думаешь? (Переглядываются.) Я тоже так думаю. Чисто как вариант.

ВОЛОШИН. Кинуть?

БЕРЕЗОВСКИЙ. Ага. На произвол судьбы. С чеченами, с девальвацией — и без информационной поддержки.

ВОЛОШИН. А как же чемпион по версии Центризбиркома? Бой уже назначен на двадцать шестое марта… Билеты, аренда… Не прогореть бы. Кого-то надо сделать чемпионом.

БЕРЕЗОВСКИЙ. У нас бабки есть?

ВОЛОШИН. О чем ты спрашиваешь! Слава богу, не первый год в этом Лас-Вегасе!

БЕРЕЗОВСКИЙ. Так вот — в принципе при наших бабках за два месяца можно сделать чемпионом любого козла.

Двери лифта открываются в подвал с тренажерным залом, где в десять боксерских груш ожесточенно молотят десять тренирующихся козлов. На панораме ночного города появляются слова: ПОКИДАЯ ЛАС-ВЕГАС… Первые две буквы отваливаются. и остается окончательное название программы: КИДАЯ ЛАС-ВЕГАС…

Куклиада [84]

Леониду Генриховичу Зорину,

взявшему с меня слово об этом написать.

Дело было так.

Однажды, на исходе лета 1994-го, мне позвонил Григорий Горин и сказал: «Витя! Вам, конечно, нужны деньги».

Горин, надо сказать, вообще очень мудрый человек, что видно хотя бы из вышесказанного. На сердце у меня растаяла медовая лепешечка. Я понял, что этот замечательный драматург заработал где-то денег и хочет их мне предложить.

— Нужны, — ответил я, хотя никто меня не спрашивал.

— Тут мне позвонили, есть одна идея… — сказал автор того самого Мюнхгаузена.

Через час я был у него, а еще через минуту услышал слово «куклы».

Их уже было сделано пять: парочка политиков, банкир, президентский пресс-секретарь и телеведущий. Почему слепили именно их, а не кого-нибудь еще, Горин не знал; не знал он, и что с ними делать. Не знал этого, впрочем, никто — и меньше всего те, кто заказал во Франции опытную партию резиновых монстров, действуя, очевидно, по наполеоновскому принципу «ввязаться в бой, а там посмотрим».

Мы с Гориным выпили по три чашки чая и съели по порции мороженого, но прояснению мыслей это не помогло. С имевшимся раскладом кукол делать было совершенно нечего, они не сплетались ни в какую драматургию…

— Нужна концепция, — напутствовал меня у дверей классик. — У вас молодые мозги, думайте!

Мы встретились через несколько дней.

— Ну? — строго спросил меня Григорий Израилевич. — Придумали концепцию?

Я виновато развел руками.

— А я придумал, — нравоучительно сказал Горин. Он неторопливо закурил трубку и с минуту задумчиво посасывал ее, бесстыже увеличивая драматургический эффект. Затем посоветовал учиться у него, пока он жив. Наконец значительно поднял палец и изрек:

— Надо взять у них аванс — и скрыться.

Эту концепцию я знал и без него.

Жена Горина позвала нас к столу. Мы плотно, очень вкусно пообедали и выпили по чашечке кофе с пирожными. Идей не появилось, но я поймал себя на том, что процесс поиска начинает мне нравиться. Я спросил, не прийти ли мне завтра.

— Придумывайте концепцию, — строго ответил Горин.