Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 24. Аркадий Инин

— Надя! Надюша! Я очень тебя люблю! Очень-очень! Я жить без тебя не могу… Я не знаю… просто не знаю, как бы утром просыпался без тебя! Ты самая красивая, самая родная! Ты лучше всех на свете! Всех, всех! Ты просто самая… единственная!

Надя удивленно и взволнованно слушала его горячую исповедь:

— А почему ты никогда не говорил мне… так?

— Не знаю… Наверно, потому, что ты никогда не просила…

Она гладила его волосы и смотрела сияющими глазами… И все это оборвалось требовательным криком младенца:

— Уа-а! Уа-а!

Надя и Кирилл бросились в спальню, где в десятизвездной белой коляске победно вопил Митенька.

— Кирюша! Он сказал «мама»! Слышал: «мама»!

Но, как и много лет назад, Кирилл покачал головой с сомнением:

— А по-моему, «папа».

— Да нет, «мама»! Митенька, солнышко, ну скажи «ма-ма», «ма-ма».

— Послышалось тебе, он все же «папа» сказал. Сын все же. Ну-ка, Дмитрий, скажи «папа»…

Но Митенька на этот раз произнес отчетливо:

— Ма-ма!

— Ну?! — торжествовала Надя.

— Ладно, елки, — вздохнул Кирилл и запетушился. — Сын, ладно, «мама», но дочка скажет «папа», дочка скажет…

— Какая еще дочка? — охнула Надя.

Камеры, свет и все участники встречи были уже на первом этаже в вестибюле.

— Здесь, на пороге родной школы, — говорил Юлик в микрофон, — уже зная, чего они достигли в жизни, мы задаем наш второй вопрос: «А чего еще вы в жизни ждете?» И опять первое слово — Михаилу Астафьеву.

Членкор Миша принял у Юлика микрофон, открыл рот…

— Минуточку! — Юлик увидел кого-то за спиной Миши. — Почему в кадре посторонние?

В окне вестибюля, как в раме фотографии, застыли лица всех Надиных детей. Старшие — Юрий в солдатской форме, Наташа, Валентина, Олечка — со сдержанным интересом наблюдали происходящее. А младшие — Петька, Антон, Машка, Ириша, Сашка, не скрывая восторга, расплющили свои носы о стекло. Посреди этой «семейной фотографии» размещался Кирилл, державший на руках маленького Митеньку.

— Где помреж! — подошел к окну Юлик. — Уберите людей!

И Надя подбежала, замахала руками:

— Ой, да уходите вы, уходите!

— А вы! — закричал Юлик Кириллу. — Ну пусть дети, но вы же взрослый, не понимаете?

— Действительно, взрослый, а хуже маленького, — вторила ему Надя.

Юлик раздраженно обернулся к ней:

— Чего ты меня дублируешь? Я сам справлюсь!

— Ой, ты не знаешь, они такие…

— Кто — они?

— Ну, ребята мои. Меня сюда привезли, а потом по Москве… ГУМ, ЦУМ, Третьяковка… И вот, за мной приехали.

— Стоп! — У Юлика округлились глаза. — Это что, твои дети?

— Мои.

— Что, все — твои?

— Все…

Одноклассники как стояли, так и застыли, глядя на Надю. А потом ринулись к выходу, застревая в дверях.

Один Юлик так и торчал столбом. Потом безжалостно треснул себя по лбу.

— Кретин! Чуть всю передачу не про…фукал.

И снова на его изображение наплыл титр: «Кандидат психологических наук Ю.А. Вишневский».

— Камеры сюда! — закричал Юлик. — Свет сюда, быстро!

Друзья затащили все семейство в вестибюль, целовали Надю, обнимали детей, жали руку Кириллу.

— Да я-то, елки… Я-то что? — скромно отбивался он и протянул Наде жакетик. — Надень, Надюша, холодает…

— Жарко!

— Надень, надень, из окна сквозит.

— Да нет, душно.

— А я говорю: надень! — уже строго потребовал Кирилл.

Надя, чтоб не спорить на людях, набросила жакетик и только теперь поняла, в чем дело, рассмеялась, покачала головой:

— Ой, чу-удик!

А все застыли в новом изумлении: на груди Нади в свете юпитеров сияли две «Медали материнства», три ордена «Материнская слава» и серебряная звездочка матери-героини.

— О-о, кретин! — снова простонал Юлик при виде наград, но вновь собрался: —Так, тишина! Слово Наде…

— Какое слово? Я же ничего не сформулировала… Не знаю, что говорить…

— Ничего говорить не надо! Показываем всю семью — и никаких слов про то, что ты сделала в жизни. Только, Надя, Надюша, я умоляю, хоть два словечка: «Чего вы еще в жизни ждете?» Два словечка.

Камеры, свет, микрофоны — все было направлено на нее.

Надя растерянно посмотрела на одноклассников.

— Чего я еще жду в жизни?..

Оглянулась на детей, на мужа

— Я жду... жду…

И вдруг улыбнулась смущенно и радостно:

— Я жду ребенка!

1979

На Дерибасовской хорошая погода, или На Брайтон-Бич опять идут дожди [1]

Над Кремлем реял серпасто-молоткастый советский стяг, а над Белым домом развевался звездно-полосатый флаг США.

В свои кабинеты по разные стороны океана вошли президенты сверхдержав — Михаил Горбачев и Джордж Буш.

— Товарищ президент! — доложили советскому. — Горячая линия связи с Соединенными Штатами Америки готова!

Горбачев ответил со знакомым ударением на первом слоге:

— Можем начать.

И вспыхнуло табло «НА СВЯЗИ БЕЛЫЙ ДОМ».

— Господин президент! — доложили американскому. — Горячая линия связи с Советским Союзом готова!

— О’кей, — кивнул Буш.

И загорелось табло «НА СВЯЗИ КРЕМЛЬ».

Оба руководителя государств взяли телефонные трубки.

— Добрый вечер, господин президент! — сказал советский.

— А у нас, господин президент, пока еще доброе утро! — отвечал американский.

— Надеюсь, это единственное разногласие между нашими странами? — пошутил советский.