Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 24. Аркадий Инин

Не знаю, ну толком не знаю, но ящичек на стене так и манит, так и зовет: «нажмите»… «говорите»… «нажмите»… «говорите»… А что, если просто признаться ему, что и детстве я тоже мечтал стать машинистом? Только, конечно, не метро — я тогда жил в городке, где метро и в помине не было. Зато недалеко от моего дома был железнодорожный полустанок, и я мечтал стать машинистом паровоза. Я снился сам себе — в паровозной будке, мускулистый, чумазый, в промасленной спецовке, ловко управляющий рычагами и колесами, уверенно глядящий в набегающую даль, только глаз чуть прищурен, чтоб не попали угольные пылинки.

Где тот полустанок, где тот паровоз, где я…

Я еду в метро, но вовсе не машинистом, а обычным пассажиром, и у меня совсем не та профессия, и завотделом считает меня мальчиком на побегушках, а когда я прихожу домой после двенадцати лет совместной жизни, она мне выдает такое, а сын, несмотря на все, что я для него сделал…

Стоп! О чем это я опять? Сам не понимаю, но ведь надо же, необходимо же мне поговорить с машинистом! Ведь это не так часто предлагают, да еще совсем просто: нажмите — и говорите сколько и что душе угодно. Ведь чаще наоборот: поговорить не с кем, все на своем замкнулись, каждый сам на себя зациклился, а если и говорит о чем, так как раз о том, что поговорить совершенно не с кем…

Нет, не имею я права упускать такую возможность, должен я с ним поговорить.

Но что же, что я все-таки ему скажу?

Да что-нибудь, что угодно. Ему, наверное, там в кабине скучновато, ему хочется услышать живой человеческий голос. А то ведь сам он что — целый день твердит одно и то же: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция…»

Все, я наконец решаюсь. Я протягиваю руку. Я нажимаю кнопку. Нажимаю еще раз. Еще нажимаю. Жду ответа…

Ответа нет. Переговорное устройство не работает.

Ну и хорошо. Вот и ладно. Мне, честно говоря, даже стало как-то легче.

Нет, ну правда, ну что бы я ему сказал?

1985

Таинственно звенит хрусталь

Я пересматриваю содержимое моих карманов один раз в год. Тридцать первого декабря. Хотите — верьте, хотите — нет. Но врать мне ни к чему, ведь ни о чем, кроме моей лени и безалаберности, это не говорит.

Впрочем, если честно, то дело здесь не только в указанных недостатках. Просто для меня это — ритуал. Таинственный. Священный. Немного потусторонний.

В эти предновогодние минуты я вызываю тени прошлого. Яснее вижу настоящее. И даже слегка проникаю в будущее.

Я достаю из шкафа три своих костюма. Я вытряхиваю на стол из двадцати четырех карманов — двенадцать пиджачных и двенадцать брючных — их разнообразное содержимое.

Воспоминания…. Радостные и грустные… Сбывшиеся мечты… Надежды, которые никогда не осуществятся…

Я освобождаю на столе чистое пространство. Сюда ляжет все, что уйдет со мной в новый год.

Я ставлю мусорную корзину. В ней останется то, что должно остаться.

Два предмета уверенно ложатся на стол. Записная книжка и авторучка. Уже много лет они кочуют из кармана в карман, из года в год. Прежде с ними путешествовала и расческа. Но последнее время она мне ни к чему.

Маленький календарик. Он всегда улетает в корзину. Триста шестьдесят пять дней, которые не повторятся.

Красные кружки дней рождения. Я переношу их на новый календарик. Не все. Некоторые исчезнут. Как исчезли адреса из записной книжки. Как забылись глаза и волосы.

Пробитые талоны — трамвайные, троллейбусные, автобусные… Маленькие свидетельства моего большого уважения к общественному порядку.

Счастливый билет. Правда, это уже подтвердить невозможно: цифры совсем стерлись. Она была не очень сильна в математике. Может, сумма первых трех цифр вовсе и не равна сумме трех последних. Но все равно билет не может не быть счастливым, раз его дала мне она. Иначе как я найду ее в новом году?

Старинная монета — медная, тяжелая. Помогает мне решать сложные житейские проблемы. Пойти в кино или пойти спать? Съесть яичницу или омлет? В таких случаях я щелчком подбрасываю монету: орел или решка? Метод не слишком научный, но избавляет от лишнего напряжения мозговых извилин.

Два письма из двух журналов — рецензии на мой рассказ. Один рецензент скорбит: «Литературные достоинства погубила избитая тема». Другой сокрушается: «Даже наличие любопытной оригинальной темы не может скрыть отсутствие литературных достоинств». Очень уважаю наших критиков за умение по-разному, но одинаково точно смотреть на вещи. Ведь в главном они сошлись — рассказ не напечатан.

Гора в корзине растет. Меня это всегда огорчает. Так сказать, все тщетно, все преходяще.

Однако при небольшом умственном усилии можно предложить и другую трактовку. Более утешительную, даже бодрящую: мы берем с собой в новый год только лучшее, сметая в корзину старье и хлам!

Оптимистическая формула придает силы. Я решительно сваливаю со стола кучку билетов — в театры, на концерты, на презентации… За каждым из них — целый вечер. Радостный или убитый. Убитых значительно больше.

Три пуговицы, вырванные «с мясом». В новом году их ожидается больше: я меняю работу и буду ездить с двумя пересадками.