Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 27. Михаил Мишин

Перед тем как приступить к безымянному пальцу, мне пришлось сделать небольшую паузу — служба в армии, потом еще, кажется, институт. Но это было, пожалуй, даже кстати, ведь безымянный палец очень труден; он гораздо менее подвижен и послушен, чем остальные, и к нему нужно приступать отдохнувшим и свежим. Разумеется, самое сложное — это безымянный палец правой руки (если вы не левша), но и левый тоже не подарок.

Когда, наконец, я вытянул безымянный палец вперед, мизинец тоже поднялся вверх, будто был связан c безымянным каким-то соглашением. Это меня позабавило и даже как-то тронуло.

Я уже поднес к пальцу ножницы, уже развел кольца, как вдруг ударил телефонный звонок. Сердце заколотилось. Я снял трубку. Какой-то женский голос. Из разговора я понял, что звонила моя невеста. Ну, разумеется, я не забыл, что сегодня наша свадьба. Впрочем, оказалось, свадьба состоялась накануне… Там положили трубку.

Этот звонок внес какое-то смятение, и, вернувшись в ванную, я долго не мог успокоиться. В самом деле, если свадьба уже была, значит, все хорошо, тогда звонить было незачем. Бели же свадьбы не было, то тем более, к чему было звонить?.. Все это было странно.

От нервного возбуждения руки стали холодными. Я снова открыл кран и подержал руки под горячей водой, вытер высохшим уже полотенцем и вновь взял ножницы. Вновь вытянул я безымянный палец, отчего мизинец вновь поднялся немедленно — и это меня немного успокоило.

Я весь погрузился в работу. Кажется, снова что-то звенело — телефон или дверной звонок. Впрочем, быть может, это мне просто казалось. Однако, когда я закончил этот нелегкий палец и смог перевести дыхание и расслабиться, я услышал, как за дверью кто-то сказал:

— До свиданья, папа!

Потом шаги простучали в коридоре, хлопнула входная дверь. Папа? Кто это был? Кто с кем прощался — в моей квартире? Может быть, со мной? Но я решительно не помнил… Очень любопытно…

Со средним пальцем не было абсолютно никаких хлопот. Четкое движение ножниц — и линия среза здесь соперничать могла бы с мизинцем.

Так же славно удался и указательный палец. И тут какое-то неприятное предчувствие заставило меня вздрогнуть. Предчувствие не обмануло. В тот самый момент, когда я был уже готов приступить к ответственнейшему большому пальцу, дверь ванной распахнулась, и какая-то женщина с порога закричала:

— Я ухожу! Я больше не могу!! Я хочу еще немного пожить нормально!..

Она была, пожалуй, средних лет, в ее гневном лице было что-то знакомое. Я не успел ничего сказать ей, я даже не успел положить ножницы на полочку, как она резко повернулась и исчезла за дверью. Потом я слышал голоса, какой-то шум — кажется, выносили мебель. Это было ужасно: нет ничего хуже, чем шум, когда требуется сосредоточенность и внимание.

Тем не менее мне удалось довольно быстро и качественно закончить большой палец, и, внимательно осмотрев все сделанное на левой руке, я остался весьма удовлетворен.

Я не мог бы точно сказать, когда именно впервые услыхал звуки рояля. Кажется, это произошло сразу после того, как я переложил ножницы из правой руки в левую. Да-да, кто-хо медленно выводил гаммы, хотя я точно помнил, что у меня нет рояля. С того момента музыка не прекращалась. И не только музыка!

Теперь я часто слышал из-за двери самые разные звуки, причем они, по-видимому, шли даже не из комнат, а откуда-то извне.

Звуки то усиливались, то слабели — это были возгласы, топот ног, тарахтение трактора, гул толпы, гремели марши, раздавался плеск аплодисментов, шелест деревьев, завывание ветра… Прежде я этого не замечал, а теперь, возможно, где-то открылось окно или случилось что-то другое, во всяком случае, как плотно ни прикрывал я дверь ванной, как ни затыкал тряпкой щель под дверью — полностью избавиться от шума я не мог. Ничего не оставалось, как приспосабливаться. Это было непросто, потому что, едва ухо привыкало к возгласам, тарахтению и аплодисментам и переставало их замечать, фортепьянные гаммы становились особенно раздражающими.

Где-то между большим и указательным пальцами правой руки я впервые почувствовал боль в пояснице — сказалось постоянное напряжение спины. С этого времени я стал работать сидя. Сидел я на краю панны, это было неудобно, но поясница так болела меньше. После указательного пальца снова пришлось прерваться — что-то случилось с моей матерью… А затем возник новый отвлекающий фактор — в доме появился ребенок. Плач слышался чуть ли не ежечасно. Зато прекратились гаммы — вместо них теперь изучали довольно сложные пьесы.

Однажды я совершенно отчетливо услыхал незнакомый мужской голос, который сказал: «Попроси его! В конце концов, это его внук!» А женский голос, тоже незнакомый, ответил: «На него нельзя оставить даже собаку!» Несомненно, в доме завелась собака. В дверь неоднократно скреблись, и часто раздавался заливистый лай.