Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 27. Михаил Мишин

Надо, говорит, уметь в споре с противником доказать преимущества нашего планового хозяйства. Два часа сам с собой остервенело спорил, себе — доказал. А нам и доказывать не надо! Нам и так ясно: у них хозяйство бесплановое, подвержено кризисам, у нас — бескризисное, подвержено плану.

Там — план по разрядникам, тут — по диссертациям. К концу года обязаны защититься двенадцать Менделеевых; четыре Ломоносовых и один Фейербах, если опять не завалит минимум по научному коммунизму.

План любого заседания известен заранее: доклад, овация, концерт. Концерт тоже по четкому плану: стих о паспорте, гибель лебедя, юмор про химчистку, хор имени Пятницкого.

Запланировано даже, когда кто какой подвиг совершит. К пятидесятилетию — подвиг на малый орден, к шестидесятилетию — на большой, к семидесятилетию — на совсем большой, в коробочке, к восьмидесятилетию — все три вместе дадим, уже за то, что дожил.

Планы — встречные, комплексные, личные…

Я планирую вбить гвоздь в стенку, чтоб повесить план Парижа, куда я планирую. Правда, неизвестно, планирует ли меня Париж.

— Вы ребенка планируете?

— Уже запланировали.

— Мальчика, девочку?

— Вообще, примерно, мальчика. Но как получится…

Так и в Госплане у нас.

План — ответ на великую загадку вселенной: почему в стране из года в год — как тридцать первое, так везде живая картина «Штурм Измаила», как первое — так уже Христос в пустыне».

А вообще, наш плановик похож на планериста.

Оба планируют.

Но разница есть. Один — как бы в небе ни кувыркался — помнит: хоть раз он небесных законов не учтет, они его самого учтут.

А второй так всерьез и думает, что речка потечет, куда поплавок захочет. И что вся планета — не более, чем пункт его плана.

Что, конечно же, не так.

Ибо, к счастью, она все-таки вертится.

1986

Обучалки

Каждый четвертый — учится.

Каждый второй — учит.

Каждый шестой — ученый.

Каждый третий — большой ученый.

Трое из семи — переучиваются.

Восемь из пяти — повышают квалификацию.

Остальные уже окончательно отучились, светлая память. Или ушли в декрет.

Процесс выучивания интересен стремлением научающихся самообучиться. Поэтому, чему бы ни обучивались, научаются в среднем одному и тому же.

Итак, чему же выучились мы, среднеобученные обучавшиеся?

По арифметике — действиям с процентами. Так наловчились, что проценты постоянно возрастают, даже при полном отсутствии того, проценты чего могли бы возрастать.

По геометрии решаем бесконечную задачу на плоскости, как из общего квадратного метра с раздельным получить два раздельных — с общим.

По истории углубились на глубину учебника — то есть остались на поверхности.

По географии штриховали контурные карты мест, куда незачем.

Из литературы запомнили, что был Пушкин, остальное — лишние люди.

Химию изучали по статьям: «Спасти озеро!», «Срочно спасти озеро!», «Немедленно спасти озеро!», «Озеро не спасти».

Зато иностранные языки изучали глубоко и долго. Так долго и глубоко нигде в мире больше не изучают. Поэтому только мы на любой вопрос на любом языке на том же языке и отвечаем: «Нихт ферштейн!»

С экономикой все было еще глубже: экономика должна быть экономной, астрономия — астрономной…

Этику и эстетику на всякий случай не изучали:

завуч не был до конца уверен, что это одно и то же.

Зато обществоведение как науку поняли сразу всю — по первой же фразе лектора, сказавшего: «О Гегеле вам коротенько…»

Логику впитали интуитивно. То есть, еще только прочитав слова «О мерах по дальнейшему улучшению…», понимали, кто запросился на пенсию.

У некоторых были еще основы личной гигиены — факультативно…

Самое интересное в нашем обучании — это то, что оно совершенствуется путем постоянной ликвидации самого себя.

Отсюда выучились невиданному юмору. То есть там, где другие с ума бы посходили, нам смешно.

Но при этом сохранили такую девственную непосредственность и чистоту, что каждый, ни хрена не делая, до сих пор способен искренне возмущаться: почему ни хрена нет?

Что доказывает — выучились полностью.

Главное теперь — попытаться уберечь от нашего всеобщего обучалища детишек.

1986

В курсе

Конечно, конечно.

Сейчас как-то особенно. Как-то очень. Потому что постоянно.

Но что обнадеживает — это что партия в курсе.

Конечно, мыло. Конечно, его нет, конечно. Но партия в курсе. И сейчас специально выехал ю вопросу мыла секретарь и кандидат в члены и ознакомился с ситуацией, и подтвердилось, что действительно имеют место определенные недостатки по вопросу мыла в связи с тем, что мыла вообще нет.

Таким образом, партия в курсе. И уже состоялся расширенный актив, и секретарь и кандидат в члены выступил и поставил задачу, что с мылом надо поправлять, и что партия не может мириться, что нет мыла, тем более идут письма даже от беспартийных.