Читаем Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 46. Александр Иванов полностью

Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 46. Александр Иванов

Александр Александрович Иванов

Так что же представляется мне основным в современном развитии литературного процесса?

Лабардан-с и эпатаж!

С кем поведешься… (Евгений АНТОШКИН)

Меня не так пугают психи —

Они отходчивы.

Смелы.

Боюсь восторженных и тихих:

Одни глупы.

Другие злы.

___

Не всем дано понять, возможно.ПолетВозвышенных идей.И мне тоскливо и тревожноСредиВменяемых людей.Совсем другое дело — психи.Порой буйны.Порой тихи.С каким они восторгом тихимБормочут вслухМои стихи!Их жизнь близка мне и знакома,Я среди них Во всей красе!Я им кричу: «У вас все дома?»Они в ответ кричат:— Не все!Да разве выразить словамиТо, как я.Удовлетворен.Ведь я и сам — но между нами!С недавних порНаполеон!

Смешенье и сплетенье (Михаил АНЧАРОВ)

Мой дядя, самых честных правил, когда не в шутку занемог животом, позвонил и попросил непременно зайти. Я пошел. Вот парадный подъезд, в котором не только по торжественным дням, а всегда пахнет водкой, кошками и еще чем-то.

Дядя напоминал собой утоплый труп мертвого человека.

Свеча горела на столе. Свеча горела, потому что как раз перед моим приходом выключили электричество.

Я понял все. Хотя его пример другим наука, но какой же русский не любит острой еды! Какой-то повар-грамотей накормил сегодня дядюшку не иначе как щами со свиной головизной или еще какой-нибудь дрянью.

— Скажи-ка, дядя, — сказал я, — ведь недаром говорил тебе доктор, чтобы ты на диете сидел. Умер вчера сероглазый король от заворота кишок. Да, были люди в наше время, да, скифы мы, да, азиаты мы с раскосыми и жадными очами, но ты же прекрасно знаешь, что мясо в твоем возрасте противопоказано!

Я сидел и говорил. Дядя лежал и молчал. Мы были с ним, как два берега у одной реки.

Вышел я от дядюшки поздно ночью один на дорогу. Сквозь туман милиционер блестит. Ночь, как вы сами понимаете, тиха, а поскольку бога нет, то пустынная улица внемлет исключительно его гулким шагам. Звезда с звездою говорит о конфликте дядей и племянников.

Мисюсь, я взбесюсь!

Пессимистическая комедия (Аркадий АРКАНОВ)

В детстве, не знаю почему, я ужасно любил приврать. Я врал всем, во всем, всегда и везде. Причем без всякой пользы для себя.

Потом я заметил, что все люди тоже врут на каждом шагу неизвестно почему и зачем.

Когда я вырос, то стал писать смешные рассказы, в которых со свойственным мне оптимизмом описывал собственную кончину.

Как сейчас помню свои последние похороны.

Перед тем как меня вынесли из Малого зала Центрального дома литераторов, состоялась легкая непринужденная панихида.

— От нас ушел великий, замечательный писатель, — врал по бумажке один из секретарей Союза, который сделал все для того, чтобы я преждевременно покинул этот свет.

— Мы потеряли величайшего драматурга по-истине шекспировской мощи, — врал второй, который при жизни называл мои пьесы «собачьим бредом».

— Перед его талантом бледнеют такие корифеи драматургии, как Штейн, Шток, Крон, Прут, Тур, Зак, Крепе, Минц и Радзинский, — врал третий, который периодически путал Брехта с Крахтом.

— Он был нашей национальной гордостью, — врал четвертый, который считает и по сей день, что русскую литературу погубили интеллигенты, евреи и франкмасоны.

— Дружить с ним было редким счастьем, его дружба согревала меня всю жизнь, — врал пятый (кстати, это был Григорий Горин), который меня всегда недолюбливал. Впрочем, я его тоже недолюбливал.

— Это был глубоко порядочный человек, — врал шестой, у которого, погорячившись, я соблазнил жену, и, как выяснилось впоследствии, совершенно напрасно.

— Его душа и помыслы были чисты, как горный снег, — врал седьмой, который при жизни называл меня не иначе как «гнидой».

Потом принесли венок, перевитый траурной лентой с надписью: «Незабвенному Аркадию Шморканову от ЦК профсоюза обделочного комбината им. Клары Цеткин».

.. А я лежал с закрытыми глазами и слушал речи. Потом мне все это надоело, и я уснул навсегда.

Поэтому у меня ко всем огромная просьба: я никакой не писатель, я никогда ничего не писал, вы ничего моего не читали, и вообще — идите вы все и не оглядывайтесь…