Антология сатиры и юмора России XX века. Том 6. Григорий Горин

Кин. Считаем, что спектакль уже состоялся… Тем более что наверняка есть рецензия… Ну вот же… (Поднял газету.) Завтрашняя «Таймс»… На первой полосе… (Читает.) «…Никогда театральный Лондон еще не видел ничего подобного. С пяти часов вечера Друри-Лейн напоминал осажденную крепость. Публика разорвала цепочку полицейских, захватила все ложи и даже ступеньки в проходах… Стоял невообразимый шум. А когда наконец на сцене появился Эдмунд Кин, шум переродился в рев! В актера полетели апельсиновые корки и огрызки яблок… Он не уворачивался, он молча ждал, пока разгневанный зал не затихнет хоть на минуту… И когда это случилось, он произнес: „Господа! Вы сможете меня растерзать, разорвать на части, но я умоляю вас отложить это удовольствие до конца спектакля. Даже на самом Страшном Суде полагается вначале выслушать обвиняемого. Позвольте же и мне сказать слова в свое оправдание, тем более что сочинил их Вильям Шекспир, неутомимый защитник всех влюбленных и преследуемых…“ После этого открылся занавес. А буквально через несколько минут раздались первые аплодисменты, которые не заканчивались на протяжении всего действия, перерастая в мощную овацию…

В глубине сцены начинают звучать аплодисменты.

Это был триумф, которого стены Друри-Лейн еще не видывали никогда!!»

Аплодисменты усиливаются. Слышны крики «Браво!».

Дайте руку, Анна! Нас вызывают!! Не волнуйся! Помни, как я учил: сохраняя достоинство и чуть улыбаясь, словно удивляясь успеху… (Берет Анну за руку.)

Они идут в глубь сцены, навстречу овации и цветам.

Затемнение

Часть вторая

Картина четвертая

Дом Кина. Богатая обстановка. Кин и его маленький сын Чарлз репетируют номер. Соломон аккомпанирует им на гармошке.

Соломон. Итак!.. Раз-два-три! Начали.

Кин и Чарлз (поют и танцуют).

Что толку, леди, в жалобе?

Мужчины – шалопаи.
Одна нога на палубе,
На берегу – другая!
Что с них возьмешь?
Слова их – ложь.
Но в грусти толку мало.
Весь мир хорош,
Когда поешь:
Тара-рара-ла-ла-ла!
Зачем же плакать?
Лучше петь!
Судьбу не разгадаешь:
Мужчины женщин ловят в сеть,
Но сами попадают…
Что с них возьмешь?
Слова их – ложь.
Но в грусти толку мало.
Весь мир хорош,
Когда поешь:
Тара-рара-ла-ла-ла![5]

Входит Анна.

Анна. Браво! (Аплодирует.)

Чарлз (церемонно кланяется, подходит к Анне). Монету, леди!.. А если можно – две…

Анна. Зачем тебе столько денег, мальчик?

Чарлз. Я отдам их своей бедной мамочке… Моя бедная мамочка не ела три дня. (Притворно всхлипывает.)

Анна. Какой ужас. (Целует Чарлза.) Немедленно мыться и переодеваться. (Кину.) Тебя это тоже касается. Где миссис Блейк?

Кин. Она заболела.

Анна (Соломону). Поразительно, как это служанки умеют не вовремя болеть. Вы поможете, Соломон?

Соломон. Разумеется, миссис Кин. (Берет Чарлза за руку.) Небольшое купание, сэр. Не возражаете?

Анна. И, пожалуйста, сервируйте столик в гостиной. Соломон. Легкое вино?

Кин. И еще более легкое виски, Соломон!

Соломон и Анна многозначительно переглядываются, затем Соломон уводит Чарлза.

Анна. Ты же обещал, Эдмунд…

Кин. Обещал! И держусь уже целые сутки… (Обнимает Анну.) Только один глоток… Клянусь! Эти куплеты, они как-то возбуждают воспоминания…

Анна (отстраняясь). А не проще сменить репертуар? По-моему, песенка не очень уместна в устах ребенка.

Кин. Публике нравится! Четыре поколения Кинов пели ее на улицах.

Анна. Надеюсь, Кин Пятый не станет попрошайкой! Во всяком случае, я буду стараться… Переоденься, Эдмунд. Надень галстук.

Кин. У нас важный гость?

Анна. Гостья. И от нее во многом зависит благополучие театра. По-моему, ты ее знаешь?.. Графиня Кефельд… жена посла…

Кин (мрачно). Как тебе не идет светское лицемерие (передразнивает): «По-моему, ты ее знаешь»… Да, черт возьми, знаю! А ты знаешь, что меньше всего мне хотелось бы ее видеть?

Анна. Она по-прежнему заставляет тебя страдать? Кин (резко). Не говори глупости!

Анна (резко). Если это глупость, почему же ты кричишь?!!

Пауза.