Антология сатиры и юмора России XX века. Том 6. Григорий Горин

– Прелестная девушка! – Губернатор обернулся к стоящему рядом Мерзляеву. – Этому Плетневу крупно повезло.

Мерзляев усмехнулся.

– Кстати, – продолжал губернатор, – она подала мне прошение о своем несчастном отце…

– Потом, ваше превосходительство! – вежливо остановил его Мерзляев, ибо Настенька начала петь:

Вы, чьи широкие шинели

Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса.

И чьи глаза, как бриллианты,

На сердце оставляли след, –
Очаровательные франты
Минувших лет

Одним ожесточеньем воли

Вы брали сердце и скалу –
Цари на каждом бранном поле
И на балу.

Вам все вершины были малы

И мягок самый черствый хлеб,
О молодые генералы
Своих судеб!

О, как мне кажется, могли б вы

Рукою, полною перстней,
И кудри дев ласкать, и гривы
Своих коней.

В одной невероятной скачке

Вы прожили свой краткий век…
И ваши кудри, ваши бачки
Засыпал снег.

Вы побеждали и любили

Любовь и сабли острие…
И весело переходили
В небытие…[3]

Аплодисменты. На сцену полетели цветы…

– Прелесть! – сказала губернаторша.

– Так вот, – губернатор вновь обратился к Мерзляеву, – насчет ее папаши. Этого актера… Будем гуманны… Надо бы его выпустить. Сделаем этой девочке свадебный подарок!

– Я его прощаю, – поддакнула губернаторша.

– К сожалению, все оказалось значительно сложнее, – сказал Мерзляев. – Этот Бубенцов замешан в антигосударственном заговоре, в чем и сам сознался… Завтра утром молодцы нашего дорогого полковника, – Мерзляев улыбнулся Покровскому, – отправят мятежника на тот свет!

– Что? – побледнел Покровский. – Опять?.. Да как же можно… Подозреваемого человека…

– Подозреваемые – вот, – Мерзляев показал широким жестом на танцующую публику, – веселятся. А он – приговоренный!

…Ах, какое славное, чудесное утро выдалось в тот роковой день! Щебетали птички, роса блестела под ранними лучами солнца, и снова по живописным окрестностям Губернска ехал черный тюремный экипаж. Но на сей раз за каретой скакал конвой – шесть вооруженных жандармов. На козлах вновь сидел Артюхов, а внутри кареты господин Мерзляев личным присутствием скрашивал последние минуты смертника.

– Красотища какая! – сказал Мерзляев, глядя в окно кареты. – Не жаль прощаться-то со всем этим?

– Очень жаль…

– Не бродить тебе больше по траве. Не видеть восхода. В речке не искупаться! – сочувственно вздохнул Мерзляев. – Заигрался ты, Афанасий. Ох, заигрался! Но сейчас – публики нет, протокол не ведется – скажи мне- то… по-человечески: как все было на самом деле?

– А было так, – задумался актер. – Жил я себе жил, никого не трогал. Выступал на подмостках, людей забавлял. Дочь растил. Одним словом, благонамеренный мещанин… А встретился с вами, познакомился, пригляделся – и понял, что от настоящей-то жизни я прятался. Настоящая жизнь у меня, можно сказать, только начинается.

– И скоро кончится, – заметил Мерзляев. – Через несколько минут…

– Настоящая жизнь долгой не бывает, – философски сказал Бубенцов. – Мне хоть два дня выпало. А вот вас, господин штабс-капитан, пожалеть можно…

– М-да… – протянул Мерзляев. – Неумно мы порой работаем. Грубо… Парадокс получается: из простых обывателей врагов Отечества делаем…

– А вы от имени Отечества не выступайте: оно само разберется, кто ему враг, а кто друг!

Тюремная карета в сопровождении эскорта въехала на холм, где росли три сосны. К деревьям были привязаны гусарские кони. Назначенные в наряд гусары, среди которых был и Плетнев, угрюмо наблюдали, как приговоренного выводили из кареты. Чуть поодаль расхаживал взад и вперед мрачный полковник Покровский.

– С добрым утром, господа гусары! – приветливо поздоровался Мерзляев.

Гусары демонстративно промолчали.

– Иван Антонович, рад вас видеть, – как ни в чем не бывало приветствовал полковника штабс-капитан. Полковник отвернулся и не ответил.

– Ну вот и поговорили! – Стараясь замять неловкость, Мерзляев улыбнулся. – Действительно, к чему терять время? Перейдем к делу! Господин Бубенцов, будьте добры, займите-ка свое место. Вы знаете какое. Сами выбирали.

Бубенцов молча поднялся на пригорок. Одет он был в тот же мужицкий армяк, грубые портки, лапти… Он занял позицию и повернулся лицом к гусарам.

– Наряд, стройся! – скомандовал Мерзляев.

Пятеро гусаров нехотя выстроились в ряд.

– Раздать ружья! – последовал новый приказ.

Артюхов вместе с жандармом обошел строй и вручил каждому гусару по ружью.

Наблюдавший за этой процедурой полковник неожиданно крикнул:

– Корнет Плетнев! Выйти из строя!