Я отбывал в Сибири наказание,считался работящим мужикоми заработал личное свиданиес женой своим трудом, своим горбом.Я написал: «Явись, совсем соскучился…Здесь в трех верстах от лагеря вокзал…»Я ждал жену, жрать перестал, измучился,все без конца на крышу залезал.Заныло сердце, как увидел бедную —согнулась до земли от рюкзака,но на нее, на бабу неприметную,с барачной крыши зарились зэка.Торчал я перед вахтою взволнованно,там надзиратель делал бабе шмон.Но было мною в письмах растолковано,как под подол притырить самогон.И завели нас в комнату свидания,дуреха ни жива и ни мертва,а я, как на судебном заседании,краснел и перепутывал слова.Она присела, милая, на лавочку,а я присел на старенький матрац.Вчера здесь спал с женой карманник Лавочкин,позавчера — растратчик Моня Кац.Обоев синий цвет изрядно вылинял,в двери железной — кругленький глазок,в углу портрет товарища Калинина —молчит, как в нашей хате образок.Потолковали. Трахнул самогона яи самосаду закурил… Эх, жисть!Стели, жена, стели постель казеннуюда, как бывало, рядышком ложись.Дежурные в глазок бросают шуточки,кричат зэка тоскливо за окном:«Отдай, Степан, супругу на минуточку,на всех ее пожиже разведем».Ах, люди, люди, люди несерьезные,вам не хватает нервных докторов.Ведь здесь жена, а не быки колхозныеогуливают вашинских коров.И зло берет, и чтой-то жалко каждого…Но с каждым не поделишься женой…На зорьке, как по сердцу, бил с оттяжкоюпо рельсе железякою конвой.Давай, жена, по кружке на прощание,садись одна в зелененький вагон,не унывай, зимой дадут свидание,не забывай — да не меня, вот глупая, —не забывай, как прятать самогон.1963