Антология шпионажа

– И не спрашивай! – с отчаянием бормотал Глаус. – Влез в окно, а там какая-то проклятая ведьма так меня по голове угостила, что я свалился без сознания. Она вытащила мой бумажник и теперь знает, кто я.

– Да ведь она донесет, черт возьми!

– Не думаю. Обещала молчать. Да это еще не так скверно, как то, что нам до утра положительно негде достать денег. А ведь, сам знаешь, завтра ревизия нашей кассы…

Из этого и из дальнейшего разговора полицейских человек, подслушивавший их за деревом, понял, что эти оба местных полицейских, Глаус и Енике, очутились в самом скверном положении, без гроша, перед растратой в кассе, в которую запустили руки. Касса эта была вверена им обоим. Далее ему пришлось услышать, что они вдвоем не раз уже занимались грабежами и взломами, и что теперь после неудачи с воровством они решили проникнуть с той же целью в контору одного пивоваренного завода. На предварительную рекогносцировку отправился один Енике.

Действительно, в ту же ночь заводская контора была обкрадена. Конечно, ворам не могло прийти в голову, что во время грабежа они находились под незаметным, но бдительным наблюдением тех же двоих таинственных незнакомцев, ловко сумевших выследить грабителей-полицейских.

Спустя приблизительно неделю после этого налета, остававшегося для всех жителей городка необъяснимым и изумительным по своей дерзости, оба полицейских в полной форме шли по той самой дороге, на которой стояла уединенная дачка, столь памятная Глаусу. Шли они вдвоем потому, что таково было распоряжение по местному гарнизону: по субботам разгулявшиеся матросы нередко позволяли себе нарушать порядок на улицах. Полицейские прошли уже вдоль всей улицы и, повернув обратно, поравнялись с дачкой, когда из нее вышел высокий широкоплечий мужчина. Подождав, пока полицейский патруль подошел к нему вплотную, он обратился к ним со следующим предложением:

– Не завернете ли вы ко мне, господа?

Енике, которого Глаус уже посвятил во все подробности своей неудачной попытки грабежа в этом доме, смутился и, стараясь скрыть это, напустив на себя официальный тон, задал в свою очередь вопрос:

– Вы желаете сделать какое-нибудь официальное заявление?

Высокий мужчина улыбнулся:

– Вот именно, господа. Я желал бы вам указать точное местожительство и фамилии тех взломщиков, которые очистили кассу пивоваренного завода.

Глаус побледнел. Енике, не потерявший еще надежды мирным путем уладить дело, вытащил из-за борта своего мундира записную книжку и карандаш.

– Если вы знаете преступников, ваша обязанность заявить об этом нам. Будьте так любезны, назовите их имена, – сказал он.

Лицо господина стало очень серьезным. Он несколько мгновений глядел на вахмистра Енике, а потом отчеканил:

– Пожалуйста, пишите! Грабеж совершили: вахмистр местной полиции Глаус и его сообщник вахмистр Енике…

Полицейские молчали, как убитые. У Енике рука вместе с записной книжкой непроизвольно опустилась.

Незнакомец продолжал:

– Зайдемте же в дом, потолкуем об этом неприятном для всех случае…

Он оборвал фразу и повел следовавших за ним блюстителей порядка в дом.

Из прихожей они попали в большую, богато обставленную комнату. На диване сидела та самая женщина, которую Глаус застал в спальне во время своего ночного налета, и которая чуть не проломила ему голову.

Человек, остановивший Глауса и Енике на улице, пододвинул им кресла, налил пива и предложил по сигаре. Наконец он сказал:

– Прежде всего, я вам назову себя, господа. Я – инженер Петерсен, эта дама – моя сестра. В списке здешний обывателей вы будете нас искать совершенно напрасно, мы своих паспортов прописывать не давали, так как мы здесь временно: у нас транзитные визы. Через две недели мы уедем. Моя сестра, господин Глаус, рассказала мне, как вы пытались недавно нас ограбить. Когда она вас отпустила, я пустился следом за вами и слышал весь разговор, который вы вели со своим коллегой на улице. Таким образом, я знаю, какие грабежи вы вдвоем с ним совершили в городе. И того, что я знаю, вполне достаточно, чтобы упрятать вас в тюрьму на весьма продолжительное время.

Полицейский Глаус сидел в кресле, закрыв рукой глаза и, казалось, был в отчаянии. Но Енике, вспыхнув при последних словах Петерсена, вскочил с места и, заикаясь от волнения, крикнул:

– Как вы можете утверждать это?! С Глаусом у меня ничего нет общего, и ничего я по делу о его грабеже не ведаю, а разговаривали мы о взломах на улице единственно потому, что в нашей обязанности выслеживать преступников! Знаете ли, что за оскорбление полиции вы можете ответить?..

Петерсен встал и, преспокойно положив руку на плечо кипятившегося полицейского, заметил:

– Хорошо. Если хотите, я сейчас иду к телефону и вызову уголовную полицию. Но, – понизил он голос почти до шепота, – вместе с моими показаниями я предъявлю вот эту штучку… – С этими словами он вынул из кармана какую-то фотографическую карточку и поднес ее к глазам изумленного полицейского, рука которого инстинктивно потянулась к карточке.