Антология скандинавской фантастики

«Не позволяй себе пренебрежительных высказываний о самом издательстве или его журналах.

Запрещается прикреплять картинки или предметы подобного рода на наружной стороне дверей.

Будь всегда и всюду представителем своего издательства! Даже в нерабочее время. Помни, что тебе как представителю подобает обдуманность, достоинство и чувство ответственности.

Пренебрегай необоснованной критикой. Помни, что «уход от действительности» и «лживость» суть синонимы «поэзии» и «воображения».

Ни на мгновение не забывай, что ты являешься представителем своего издательства и своего журнала. Даже в нерабочее время!

Самые «правдивые» репортажи не всегда самые хорошие. Правда — это такой товар, который требует от современной журналистики крайне осторожного обращения. Не думай, что все любят ее так же, как ты.

Твоя задача — развлекать нашего читателя, пробуждать в нем полет мечты. В твою задачу не входит шокировать, будоражить, беспокоить, а также «открывать ему глаза» и «воспитывать».

Висели на доске и другие инструкции примерно такого же вида и содержания. Большинство из них было подписано руководством издательства, дирекцией концерна и лишь некоторые — лично издателем. Иенсен прочел все, потом отправился вниз.

Чем ниже, тем, судя по всему, крупнее и элегантнее становились журналы. И обстановка менялась: здесь вдоль коридоров лежали светлые ковры, стояли кресла из металлических трубок и хромированные пепельницы.

Чем ближе к восемнадцатому этажу, тем заметнее возрастала эта холодная элегантность, чтобы с восемнадцатого опять пойти на убыль. Дирекция занимала четыре этажа, ниже помещался административный отдел, отдел подписки, доставки и тому подобное. Тут снова пошли голые коридоры, громче стал перестук машинок, и все тот же холодный, белый, режущий свет.

Комиссар Иенсен проходил этаж за этажом. Когда он добрался до вестибюля, часы показывали уже без малого пять. Всю дорогу вниз он проделал пешком и потому испытывал некоторую усталость в икрах и коленях.

Минуты через две по лестнице спустился мужчина в сером костюме. Иенсен ни разу не видел его с тех пор, как час тому назад они расстались у лифта на десятом этаже. Человек вошел в будку охранника перед главным входом. Через стеклянную стену видно было, как он сказал что-то охраннику в форме. После этого человек вытер пот со лба и скользнул по вестибюлю беглым равнодушным взглядом.

Часы пробили пять, и точно через минуту открылись двери перегруженного автоматического лифта, который первым спустился вниз.

Людской поток не иссякал примерно с полчаса, потом начал редеть. Комиссар Иенсен стоял, заложив руки за спину, задумчиво покачивался на носках и глядел, как люди спешат к дверям. За дверями они рассыпались в разные стороны к своим автомобилям и исчезали в них, робкие и какие-то сутулые.

Без четверти шесть вестибюль совершенно опустел. Застыли лифты. Люди в белой форме заперли входные двери и тоже ушли. Только человек в сером костюме будто присох за стеклянной перегородкой. На дворе почти стемнело.

Комиссар Иенсен вошел в алюминиевую кабину одного из лифтов и нажал верхнюю кнопку на распределительном щите. Молниеносно, словно подхваченный вихрем, долетел лифт до восемнадцатого этажа, створки дверей разъехались, потом сомкнулись, и лифт понесся дальше.

Коридоры, где помещались редакции массовых изданий, были освещены ярко, как днем, но звуки за дверями смолкли. Иенсен постоял тихо, прислушиваясь, и секунд через тридцать услышал, как где-то поблизости, примерно этажом ниже, остановился другой лифт. Иенсен подождал, что будет дальше, но шагов не услышал. И вообще ничего не услышал, хотя тишина почему-то не казалась полной. Лишь приложив ухо к бетонированной стене, он уловил пульсирующий стук отдаленных машин. Через некоторое время стук этот стал более внятным, назойливым и несносным, как смутное ощущение боли.