Антология советского детектива-10. Компиляция. Книги 1-11

— Виноват. Пардон за неглиже в некотором роде. Осталось последнее пристанище. — Полез за пазуху, присмотрелся, возликовал: — Вот она, милая! Покажитесь, мамзель Мими, вас заждались!

Уцепил что-то щепотью, протянул Хамзату:

— Единственное мое достояние. Прошу.

На указательном его пальце лениво ворочалась чудовищной величины вошь. Федякин юродствовал, скалил зубы:

— Виноват, почтеннейший, ждать заставил. Мими у меня в кармане обычно на аркане проживает. А тут на прогулку выйти изволили. Засиделись.

Хамзат, дернув головой, поднимал обрез.

— Имеете намерение стрелять? Помилуйте — в кормильца? А Мими куда определим? Осиротеет ведь, лапушка, грех на душу берете, господин налетчик! — белея на глазах, впивался взглядом Федякин.

Палец Хамзата подрагивал на курке, сладостно было бы нажать. Перевел дыхание, подумал — испортит дело.

Размахнулся, хрястнул Федякина прикладом в подбородок. Тот, легонький, невесомый, отлетел вглубь, запрокинулся головой к лопаткам. Выстоял. Сплюнул зуб с кровью на ладонь, усмехнулся:

— Драться, нехристь, не умеешь. Тебя бы ко мне в барак на выучку, с-стервец. — Глянул Хамзату за плечо, крикнул дико: — Бей! Чего ждешь?!

Хамзат прытко развернулся. Трое азербайджанцев угрюмо набычились, но сидели смирно. Когда понял — разыграли, было поздно: Федякин, подпрыгнув кочетом, ударил сапогом в живот, сбил с ног. Плашмя рухнул Хамзат на азербайджанцев, сжимая обрез, неловко провалился между колен, забил ногами, силясь высвободиться. Федякин, насев сверху, выкручивал из рук Хамзата обрез, покрываясь испариной от слабости. Задыхаясь, крикнул в замороженные, сизые лица:

— Да помогите, м-мать вашу!..

От крика дернулись мужики, бестолково полезли пальцами в лицо Хамзату. Придя в себя, осерчали всерьез — так сдавили в шесть рук, что ни вздохнуть, ни охнуть Хамзату.

Федякин, известково-белый, хватая воздух перекошенным ртом, разгибал спину.

Разогнулся, застыл, обрез — наготове. Растерянно булькнул горлом — смотрело ему в грудь короткое дуло. Абу, подобравшись неслышно, целил в полковника.

Скосил глаза на азербайджанцев, приказал тягуче, вполголоса:

— Отпуска-а-ай!

Хамзат вьюном выбирался между ног, затравленно косился вверх: торчали над головой навстречу друг другу два ствола.

Двое медленно пятились к двери: первым — Хамзат, за ним, прикрывая отступление, — Абу. Вагон не дышал, казалось, чихни кто — расколется тишина, грохнут выстрелы. Хамзат нырнул в тамбур, придержал дверь, чтобы не хлопнула. В тамбуре грудью пошел на Абу, глодала постыдная злость:

— Почему не стрелял?

— Я в него, он — в меня. — В голосе Абу ленивая снисходительность, отчего совсем взбеленился главарь:

— Не успел бы!

— Тебя ж повалить успел, — ударил под дых Абу, раздувая повязку дыханием.

Митцинский смотрел, слушал, кривил в усмешке губы: абреки, щенячья кровь. Отвел Хамзата в сторону, сказал жестко:

— Порезвились, хватит. Передай мулле Магомеду — сегодня задержусь в городе, к ночи буду дома. Пусть придет, мне есть что рассказать.

Ахмедхан сонно моргал припухшими веками — скорее бы кончалась вся эта канитель, домой надо.

Вдоль вагонов ударил выстрел — гулко, тревожно. Снаружи разгоралась перестрелка. Хамзат дернул из рук Абу обрез:

— Дай сюда! — Выпрыгнул из тамбура, прямо в седло плясавшего жеребца. Абу, обезоруженный, — за ним.

Обезумевший Арап взвился на дыбы. От серого, ядовитого тумана, разлившегося в воздухе, не было спасения, он раздирал грудь, выедал глаза. Ноги подкашивались. Арап рухнул передними копытами на доски. Гулко треснул пол, подгоревшая доска подломилась, нога ушла в дыру. Дернувшись, упираясь мордой в пол, Арап попытался высвободиться, но дыра держала ногу накрепко. Жеребец затих, подрагивая всем телом.

Латыпов, задыхаясь, пробирался ощупью в угол. Там выворачивало наизнанку в кашле Курмахера и двух караульных. Латыпов нащупал дергавшееся плечо.

— Однако пропадаем, ребята, — сказал и зашелся в кашле, нещадно драло горло. — Чем... здесь, айда на солнце, а?

Курмахер хлебнул дыма, простонал:

— Ви трусливи зольдат... Подавай мне винтовка... Я сам пошель в атака на пандит!

— Немец дело говорит, — выдавил натужно караульный.

Второй перхал в кашле, ругался отчаянно, надрывно.

— Ну, коли так, с нами трехлинеечка со святой богородицей, поспешать, однако, надо... — рассудил Латыпов.

Вытер залитое слезами лицо, пополз к двери. Караульные — за ним. Курмахер поерзал щекой по шершавым доскам, поморгал прижмуренными глазами, растрогался:

— Русски храбри ребятушка... ни пушинка вам, ни перушка.

Заплакал от горькой жалости к себе, мученику неприкаянному.

Латыпов отогнул проволочную петлю, шепнул:

— Ну-ка, разом... гуртом, ребятки. — Приказал жестко: — Оружие к бою!

Навалились, толкнули дверь. Завизжало, пахнуло в лицо сладостной свежестью. Вывалились в проем, плюхнулись животами на щебень, стали палить в белый свет как в копеечку.

— Целься! — кашлял Латыпов.

Какое целься, когда глаза не открывались. Палили без передышки, на слух. Султан выстрелил два раза, где-то рядом пули расплескали щебенку. К нему перебежками приближались два бандита.