Антология советского детектива-14. Компиляция. Книги 1-11

— Да, я тоже давно задаюсь этим вопросом, — ответил Снегирев. — Почему? Здесь и яблони возьмутся, наши — дальневосточные, и груши, и вишня. Какое у нас есть красивое дерево: русская береза. И ни в одном городе не увидишь ее. Рябина, хвойные деревья просто бы украсили любой парк, сквер, улицу. Сколько частных садиков в городе. И в каждом яблони, груши, смородина. А как бы красиво выглядела, ну, скажем, яблоневая аллея. Улица, обсаженная березками, пихтой, елью. На своей улице мы с ребятами начали садить яблони. Квартала на два уже вытянулась наша аллейка. Видел, как она весной цвела?

— Видел.

— Красота. Идешь, как по саду. Такой аромат, что дух захватывает.

Кондратьев знал страсть Снегирева к садоводству и заметил шутливо:

— Вам бы, Владимир Сергеевич, главным садоводом города быть. За несколько лет превратили бы его в фруктовый сад.

— Хочешь меня в расход?

— Да нет. Вы и здесь на своем месте. Замену вам трудно найти.

— А сады я люблю, — признался Снегирев, глядя из окна на расстилавшийся перед ним город и на редкие пятна зелени в нем. — Просто нахожу удовольствие возиться в саду, садить, ухаживать. Дышать этой свежестью, видеть, как тянутся тонкие деревца к солнцу, выбрасывают нежные клейкие листочки, наливаются соками. Мне кажется, каждый человек любит природу, сады, деревья, только не все считают, что их надо разводить. Зелень украшает нашу землю, нашу жизнь, воспитывает у людей любовь к природе, к труду. Вырастить хотя бы небольшой сад — это значит, подарить себе и людям радость. Может быть, потому я люблю это занятие, что мне всю жизнь приходится выкорчевывать из нашего общества такие сорняки, как Завьялов.

Снегирев отошел от окна и сел за стол.

— Русский же парень. Видимо, воспитывался в нашем обществе, имел или имеет родных, знакомых, товарищей. Кто его просмотрел? Почему он пошел по этой дороге? Жил среди наших людей, дышал одним с ними воздухом, так почему он стал выродком? Кто-то когда-то допустил ошибку, другую, потом он сам стал допускать их. Плохо, очень плохо, что мы порой проходим равнодушно мимо молодого слабого деревца и только потому, что растет оно в чужом саду, не помогаем ему набраться сил, тянуться к солнцу. А у нерадивого хозяина оно может захиреть и погибнуть.

— В семье, говорят, не без урода, — откликнулся от окна Кондратьев. — Эти выродки в процентном отношении — просто капля в море.

— Но от всех нас зависит, чтобы этой капли вообще не было.

— Так оно.

— Многие из таких вот впоследствии каются о содеянном. Но кто стоял рядом с этим человеком, когда он впервые задумал обмануть, покривить душой, возможно, пойти на преступление? Любой человек не сразу решается на это.

— Равнодушие к чужой судьбе.

— Да, да. Преступно равнодушие. Мы все еще не можем изжить страшный порок капиталистического общества: моя хата с краю. И порой на наших глазах ломается чья-то судьба, чья-то жизнь, а мы равнодушно проходим мимо. В подавляющем большинстве наши люди воспитываются не так, но серая обывательщина кое-где бытует еще. Я много лет присматриваюсь к судьбам тех, кого забрасывают на нашу территорию. И получается примерно такая картина. Человек воспитан в духе личного благополучия. В детстве и юности он не имел недостатка ни в чем. И вот, столкнувшись с первыми трудностями, он пасует, отступает, ищет кривые дорожки. Эгоист где-то сталкивается с интересами общества, коллектива. Он нарушает их, обходит стороной. Отсюда первые, пусть небольшие, преступления перед обществом. А от маленького до большого шаг не такой уж длинный. В конце концов перед таким человеком встает дилемма: или с обществом, с коллективом, или против него. Нейтрального пути здесь нет. Мне все жаль, когда в саду гибнет дерево. И во сто крат жаль, когда вот так гибнет человек — с первых самостоятельных шагов в жизни. Гибнет, когда отходит от коллектива, от общества.

Снегирев встал и прошелся по кабинету.

— Так говоришь, Глеб Романович, Завьялов и не пытался ни с кем вступить в контакт?

— Нет, Владимир Сергеевич. Вел себя спокойно и равнодушно ко всему окружающему.

— Ну, равнодушие-то это показное. Расскажи-ка поподробнее все, что запомнил в его поведении.

— В поведении? Вошел в зал за несколько минут до сеанса. До этого прогуливался возле кинотеатра. Нашел свое место и сел. Сидел, облокотившись на левую ручку кресла. Иногда почесывал ухо, правую руку часто держал в кармане.

— Постой-ка, постой-ка. Какую руку подносил к уху, когда почесывал?

— Правую.

— Так. В какое время? Приблизительно, хотя бы…

— Минут через пять-десять после начала сеанса. И после половины сеанса.

— О чем был фильм?

Кондратьев внимательно посмотрел на подполковника. До него уже стал доходить смысл его вопросов. Как же он сам не догадался?

— О чем — я не запомнил…

— Это хорошо, — быстро заметил Снегирев, поглощенный своими мыслями. — Значит, внимательно следил за Завьяловым. Но не увидел главного. Куда он опускал руку? На колени, на спинку кресла или…

— Он опускал ее в карман и так сидел, не двигаясь. Потом уже облокотился на спинку переднего кресла.

— Вот, вот. Теперь понял, в чем дело?